Первые годы моего здесь пребыания я был болен, теперь же уже здоровье мое поправилося; но есть ли возможность без особаго соизволениявашего принять мне дерзновение пред вами предстать. В заключение сего приму смелость доложить Вашему Величествуи то, что я, небезъизвестно вам самим, не имею теперь в Петербурге не токмо друга ниже какой с кем связи. А, могу разве встретить людей мне недоброжелающих. Но сия причина меня остановить не может, естьли на то будет Ваша воля…».
Екатерина не стала более слушать:
— Какие долгие письма он удумал писать. И об чем? — молвила она в раздражении.
— Желает возвратиться…
— Для чего? Кому он здесь нужон?
Екатерина нервно встала, прошлась по комнате.
— Вот как ему ответствовать, Александр Васильевич, дабы и не обидеть, и дать ему почувствовать, что его письмы меня докучают?
— Естьли изволите…
— Слушаю вас, Александр Васильевич.
— Отпишите ему, что ему надобно посидеть на месте еще один год. А там видно будет.
Екатерина усмехнулась:
— Напишите ему, друг мой, от моего имени… Понеже нет у меня ни времени, ни желания ему ответствовать.
* * *
Императрица ведала, что Англия и Франция и Пруссия и Швеция паки строят козни, полагая, что хоть русские и взяли Очаков, пусть вернут его Порте, коли хотят мира. Каковые щедрые! Придумали — «Очаковский кризис»! Теперь, вестимо, настал «Измаилский кризис», коий тоже надобно подарить врагам. Екатерина рвала и метала! Как ей хотелось двинуть свои войска и разгромив их всех, поставить на место сих спесивых, ни на что не годных, правителей!
Она изрядно болела последнюю неделю. Трудно было глотать, и государыня сипло говорила:
— Как же оное получается? Когда таковое было? Я не император Петр Федорович, чтобы дарить, русской кровью политою, завоеванные крепости! Тем паче, что не я войну затевала, а покойный турецкий султан Абдул-Хамид!
Безбородко пасмурно вторил ей:
— Стало быть, русские завоевали османскую крепость, а наши добрые Европейские соседи хотят заставить нас, под страхом новой войны, отдать его туркам назад? Может ли таковое статься?
— Да, они сами будут спрашивать дозволения у нас, когда их пушкам стрелять, а я никогда оного ни у кого не спрошу! Пусть сей новый задира — султан Селим знает! — говорила разгневанная Екатерина. На что, Безбородко одобрительно ответствовал:
— Не сумневаюсь, государыня-матушка, еще как будут у Вас дозволения испрашивать!
Насупившись, Екатерина обдумывала, как быть и что предпринять.
— Надобен мне здесь князь Таврический, — молвила она, с трудом сглатывая. — Что же он не едет? — Сегодни же отправить к нему еще курьера. Сей же час!
Безбородко, молвив:
— Будет сделано, государыня-матушка, — беспокойно позвонил.
Вошел Храповицкий и, получив распоряжение от Безбородки, вызвал курьера. Екатерина написала короткое послание:
«Друг мой сердечный Князь Григорий Александрович. Во ожидании скорого твоего приезда не ответствовала я доныне на письмы, привезенные Генерал-Маиором Поповым. Но видя, что твой приезд замедлился, ныне пишу к тебе, дабы тебе сказать, что письмы твои я с Поповым получила, и после того ни строки. Когда приедешь, тогда переговорим изустно обо всем. Ожидаю тебя на масляницу, но в какое время бы ни приехал, увижу тебя с равным удовольствием. Прощай, Бог с тобою.
Екатерина
Февраля 15 ч., 1791»
Через полчаса, курьер уже летел во весь опор на юг страны.
И Потемкин, и Екатерина надеялись, что грандиозное поражение османов подтолкнет их к скорому заключению мира на выгодных для России условиях. Однако, невзирая на успехи в турецкой войне и уже подписанный мир со шведами, политическое положение, в котором находилась Россия зимой, после взятия Измаила, было далеко не в лучшем положении. Ей угрожало столкновение с неизмеримо более мощной коалицией: аглинский флот, угрожая России, готовился к отправке в Балтийское море, Пруссия объявила мобилизацию, в Польше усиливались антирусские настроения. Опричь того, окружение императрицы настоятельно убеждало ее уступить давлению держав и принять невыгодные условия мира с Турцией. Потемкин, хорошо знакомый с реальным состоянием армии и не веривший в возможность победить аглинского противника необстрелянными рекрутами, в письмах уговаривал императрицу дать какие-то послабления, к примеру: посулить Польше территориальные приобретения в турецкой Молдавии, вести с Пруссией переговоры, и обходиться с Британскими посланцами поласковее, заинтересовав выгодным торговым трактатом.
* * *
Направляясь в Санкт-Петербург, князь Таврический, как Первый министр, заготовил себе план об чем говорить с Екатериной в первую, вторую и третью руку. Опричь сих неотложных дел, Потемкину нестерпимо хотелось испытать триумф за одержанные победы над сильным и коварным врагом. Разве не он употребил все свои знания и искусство, дабы действия его войск везде имели успех благодаря его умной стратегии ведения войны? В оном ему никто не откажет!
Однако, рассматривая с Советом различные сообщения о сложившейся обстановке в мире, императрица Екатерина Алексеевна, полагала, что, мирясь после войны, с турками, Россие должно оставить за собой Очаков, и граница с ними должна проходить по Днестру. Но турки, ни на что не соглашаясь, даже и на уступку Тавриды, хотели продолжать войну вместе с Пруссией и Польшей противу России. Мало того, король Прусский к тому был готов, и ждал токмо последнего отзыва Аглинского короля, который к тому был искренне наклонен. Было ясно, что Австрия не станет помогать своей союзнице, понеже ей обещан Белград, Данциг и Торунь. Екатерина, видя все сие коварство, использовала свой испытанный маневр: послала письмо к Циммерману в Ганновер по почте, через Берлин. Пусть перлюстрируют, пущай ведают, что турок никто из них спасти не сможет.
— Сыграет ли сие письмо желанную роль? — сомневался Безбородко.
Екатерина, будучи в хорошем настроении, задорно взглянула на своего кабинет-секретаря:
— Я, граф Александр Андреевич, таким образом, сменила француза, министра Шуазеля, переписываясь с Вольтером.
Вернувшийся из Стокгольма барон фон дер Пален, сообщил, что король Густав пригрозил, естьли данные ему в Вереле обещания о выплате Швеции субсидий не будут выполнены, он будет считать мирный договор аннулированным. Барон передал государыне доподлинные его слова: «Вы видите, Господин Пален, мои вооружения. Я не скрываю от вас, что оные будут употреблены в одну или в другую сторону».
Хотя посланник в Лондоне, граф Семен Романович Воронцов писал, что угрозы Шведского короля имеют целью «продать себя дороже», положение все же оставалось весьма сериозным. В начале весны Лондон и Берлин, в ответ на военные успехи России, собрались и достигли между собой соглашения о совместном ультиматуме, направленном Екатерине Второй с тем, что естьли она откажется удовлетворить их требования об условиях мира с Портой, при их, конечно, посредничестве, то они сами откроют военные действия. Аглинский премьер Питт обратился к парламенту с просьбой о кредитах для войны противу России. Британский флот начал, на самом деле, приготовления к войне.
