— Я бы запретил таковые дорогостоящие праздники, кои позволяет себе давать сей Циклоп, пользуясь казенными деньгами, — говорил он отрывисто, как бы сам себе.
Екатерина, следившая за каждым его движением, тщась уловить его настроение, полувопросительным тоном, заметила:
— Сказывают, Потемкин затмил всех кавалеров своим, усыпанным бриллиантами, мундиром.
— А что ему не затмить, коли сей Князь Тьмы загребает деньги бесконтрольно, прямо из казны, — саркастически отпарировал Павел Петрович. — Он первый вор в нашем государстве! — изрек он, изрядно побагровев при этом.
Нелидова молчала, давая ему время успокоиться. Затем, дабы прервать паузу, сказала первое, что пришло в голову:
— Сказывают, многие молодые офицеры, особливо, гусары явились на праздник с огромнейшими усами и бакенбардами.
Лицо Его Высочества теперь побледнело:
— Я бы запретил, — заявил он решительным тоном, — сии глупейшие бакенбарды, балы, чтение иностранной литературы: все зло оттуда.
Павел перечислял свои запретительные мечты без запинки, как естьли бы давно решенном для себя деле.
— Моя матушка, — паки изрек он презрительным тоном, — начиталась французских философов и ввергла страну в пропасть.
— Запретить балы? Бакенбарды? — удивилась Екатерина Нелидова. — Отчего вас сие донимает? И что даст запрет на оное?
— Даст много чего, сударыня! И запретил бы дурную Потемкинскую форму для солдат, всенепременно!
— Вернулись бы к прусскому образцу, Ваше Высочество?
Павел круто повернулся на каблуках.
— Всенепременно!
Нелидова, прикусив нижнюю губу, задержала взгляд на Павле.
— И более ничего?
Павел снова закружил по комнате.
— Я бы полностью изменил бы политику, — сказал он, делая решительно жест рукой, как, естьли бы рассекал шпагой воздух, — всю политику изменил бы, как внутри страны, так и за рубежом. И непременно бы, вместе с Боунапартом, направился покорять Индию!
Екатерина испуганно оглянулась на дверь, встревожено провела взглядом по окнам.
— Ваше Высочество, вы меня все более удивляете. С Боунапартом! С сим французским генералом! Говорят, он масон…
— А что? Он заботится о своей стране. И я бы позаботился… — A масоны? — осторожно спросила Нелидова. — Императрица не любит их.
— А что масоны? Масоны самые умные и сильные духом люди. Я был бы рад иметь с ними дело! Я вам не раз сказывал: оные люди — настоящие рыцари!
Нелидова незаметно покачала головой, но Павел Петрович, заметив, угрюмо спросил:
— Что-то вам, Екатерина Ивановна, не по душе?
— Я не понимаю масонов. Мне они не нравятся, и я не хочу о них говорить, — ответила довольно категорично Нелидова. Павел не удивился ее дерзости:
— Хорошо, о чем бы вы тогда хотели поговорить?
— О стихах. Мне нравится ода Петрова «На взятие Очакова». Она весьма патриотична и представляет собой монолог аллегорического Днепра, торжествующего освобождение своего устья от турецкого владычества.
Нелидова пытливо посмотрела на цесаревича. Но тот никак не отреагировал на ее сентенцию. Тогда она продекламировала наизусть:
«Я сам подвержен был несчастью,
Мой желтый брег судьбины властью
Постыдной сделан был межой.
Поитель Россов, друг их славе,
Я с радостью в их тек державе,
Неволей кончил век в чужой.
Но ныне вполне я восставлен,
О Россы, силой ваших рук
От поношения избавлен
И нестерпимых сердцу мук».
Теперь Великий князь, Павел Петрович, вы унаследуете империю, где устье Днепра, ранее бывшей «постыдной межой» не токмо с Турцией, но и с Польшей, теперь принадлежит Российскому государству, стало быть, вам, наследнику русского престола!
Павел Петрович саркастически махнув рукой, сказал:
— Когда оное еще будет и будет ли на самом деле?
— Я ни минуту в том на сумневаюсь — сказала Нелидова мягким, голосом и посмотрела на него ободряющим взглядом.
Павел Петрович благодарно улыбнулся ей.
— И все-таки Павел Петрович, что вас так взволновало нынче? Я вас не узнаю.
Павел поморщился;
— Мне стало известно, что государыня позволила моему бывшему другу — предателю, Андрею Разумовскому появиться здесь в Петербурге. Мне так хочется встретиться с ним и вызвать на дуэль.
Сочувственно взглянув на Великого князя, Нелидова молвила:
— Вы сами говорили, что ваша матушка весьма довольна его дипломатической работой в Стокгольме, он сумел сколотить там знатную партию противу политики короля. Не пора ли, Павел Петрович, простить ошибки молодости, тем паче, что он, сказывают, женился на австрийской графине.
Видя, что хмурое лицо Павла все более темнеет, она добавила:
— Хотя… можно ограничиться при встрече простой пощечиной. Ему будет весьма больно во всех отношениях.
Великий князь, оторвавшись от своих мыслей, токмо коротко бросил:
— Я подумаю, Екатерина Константиновна. Пощечина — есть знатная боль во всех отношениях, вы правы, сударыня. А теперь, позвольте, раскланяться, меня ждут дела.
Поцеловав ей руку, он, развернувшись, удалился, как всегда громыхая ботфортами.
Екатерина Константиновна выглянула в окно. Кругом буйно зеленели деревья. Она приоткрыла окно. Комнату заполнили весенние запахи. Она, вдыхая, неотступно думала о Великом князе. Недавно он рассказал ей странную, произошедшую с ним мистическую историю, коя изрядно напугала ее. Хотя Павел не признавался, но она чувствовала, что и ему сей случай не по душе. А произошел он на площади между зданиями Адмиралтейства и Сената. Павел шел со своим другом Куракиным, когда, вдруг, откуда ни возьмись, появился, завернутый в плащ человек, и пошел рядом с ними. Павел, немного опешивши, дернув Куракина за рукав, сказал: «С нами кто-то идет», но тот, оглянувшись и никого не увидев, выразил свое удивление, дескать: о ком говорит Его Высочество — никого рядом с ними нет. Вдруг Великий князь услышал: «Павел! Бедный, бедный Павел! Я тот, кто принимает в тебе участие». Человек — призрак пошел впереди их, засим, подойдя к середине площади, сказал: «Прощай, Павел! Ты снова увидишь меня здесь». С оными словами он приподнял шляпу и Павел разглядел лицо прадеда Петра. При этом Куракин все такожде никого не слышал и не видел. Не ужас ли оное? Отчего с Великим князем случаются таковые страхи Божьи? Нелидова передернула плечами. Закрыв окно, она еще долго раздумывала о странностях своей и Павла Петровича судеб.
* * *
