— Господа, что же это такое? Как будто объявлена охота на сочинителей! Меня, полагаю, как и вас, пуще прочего беспокоит несчастье с Александром Николаевичем Радищевым. Сказывают, после его ареста, отец вовсе отказался от своего сына.
— Что вы говорите! — откликнулась княгиня Екатерина. — Я слыхала, приговор к нему самый неутешительный, но, Слава Богу, не смертная казнь.
Граф Воронцов, знавший подробности дела своего друга, сообщил:
— Приговор, переданный в Сенат, потом Совет, о смертной казни, был утвержден в обеих инстанциях и представлен государыне. Она, по именному указу, сей приговор заменила на десятилетнюю ссылку. Посему, стало быть, Александра Николаевича отправляют в Сибирь, в Илимский острог.
— Десять лет! И за что? — возмущенно восклиликнул князь Куракин.
— Следствие, вестимо, вел Шешковский? — уверенно испросила Екатерина Романовна.
— Сей Шешковский умеет так нагнать страху…, — заметил щуплый граф Николай Салтыков, чертя что — то на паркете своей тростью.
Граф Александр Романович, со всегдашним своим сарказмом, заметил:
— Сказывают, что нашему палачу Шешковскому ничего не стоит ткнуть палкой так, что зубы затрещат, а то и выпадут. Жертвы его боятся защититься, опасаясь смертной казни.
— Нет у нас смертной казни, — язвительно напомнила княгиня Дашкова.
— И все-равно боятся…Как не бояться, когда, по рассказам, с тебя сняты штаны, оставлен в исподнем, срезаны все пуговицы с кафтана, камзола.
— Потом без обуви ведут в темный каземат…
— Господи! — перекрестился граф Салтыков.
— Спрашиваете, за что десять лет Радищеву? — паки запальчиво, как будто кто — то из присутствующих в том виноват, испрашивал граф Воронцов и отвечал:
— За много чего и, в частности, «за оскорбительные и неистовые изражения противу сана и власти царской», — с издевкой процитировал он слова из судейского заключения. — Вот послушайте, я вам зачитаю часть допроса на последнем судебном заседании:
— «Судья: С каким намерением сочинили вы оную книгу?
Радищев: Намерение при сочинении другого не имел, как быть известным в свете сочинителем и прослыть остроумным писателем.
Судья: Кто именно вам в этом сообщники?
Радищев: Никого сообщников в том не имел.
Судья: Чувствуете ли важность своего преступления?
Радищев: Чувствую во внутренности моей души, что книга моя дерзновенна, и приношу о том мою повинность».
Дашкова с состраданием изрекла:
— Бедный, бедный Александр Николаевич! Ведь, опричь правды, он ничего в своей книге не писал.
Граф Воронцов сурово заметил:
— Не всем нравится оная правда, сестрица! Книга была признана призывом к бунту. Но ничего, я сумею облегчить участь своего друга. А ты, Катя, поостерегись со своей типографией! Не приведи Господь! Бди! Не успеешь оглянуться, как окажешься в Сибири.
— Да, да, граф! А ты уж помоги хорошему человеку! — преданно глядя в глаза брата, попросила Екатерина Романовна.
— А что наша императрица Екатерина Алексеевна? Сказывают, после скандальной свадьбы графа Дмитриева-Мамонова и княжны Щербатовой, у нее появился, благодаря стараниям Нарышкиной, новый любимец, Платон Зубов? Откуда он взялся?
Здесь Николай Салтыков хотел что-то сказать, но его опередил Фон Визин:
— Сказывают, он упросил начальство разрешить ему командовать конвоем, сопровождавшем императрицу в Царское Село. Так он так красовался возле ее кареты, что был замечен…
Салтыков, все-таки с гордостью, вставил:
— Я поспособствовал. Его отец, мой управляющий.
Все закатили глаза, как естьли бы все хотели сказать: «вот откуда ветер дует!»
Княгиня, усмехнулась:
— Что ж, любимый Мамонов станет постылым, а, Зубов… как говорится, «полюбится сова лучше ясного сокола».
— Особливо, естьли учесть, что сия сова имеет весьма привлекательное лицо, да хоть и не богатырь, но весьма крепок, — важно заметил граф Салтыков.
Насмешливо взглянув на него, княгиня категорическим тоном заявила:
— Не станем, друзья, обсуждать прелести нового фаворита нашей императрицы.
Фон Визин, покосившись на княгиню, недовольным тоном изрек:
— Что ж, не станем.
* * *
Приверженцы Светлейшего князя Потемкина, удивляясь появлению Платона Зубова в роли фаворита, называли его ничем не значившим молодым повесой. Князь же Таврический, прознавши о новом любимце государыни, доверил своему близкому другу, заведовавшим его канцелярией, Михаилу Антоновичу Гарновскому, разведать, чей ставленник сей Зубов. В короткий срок Гарновский выяснил, что отец Зубова, бывши другом обер-прокурора Александра Вяземского, такожде знаком с графиней Анной Никитичной Нарышкиной. Основным же протектором нового фаворита был ее родственник, Салтыков Николай Иванович — главный воспитатель внуков Екатерины. Все они, однако, как стало известно князю Потемкину-Таврическому от Гарновского, беспрестанно внушали Платону Зубову и его отцу иметь к его Светлости Потемкину достодолжное почтение. Еще Михаил Антонович узнал, что до того, как произошел «случай» с новым фаворитом, Зубов-отец был управляющим одним из имений Николая Салтыкова. Опричь того, занимал пост вице-губернатора в одной из провинций. Как токмо Платон Зубов оказался в фаворе, отца тут же перевели в Петербург — обер-прокурором Первого департамента Сената, ведавшего важнейшими вопросами государственного управления. Здесь новый обер-прокурор успел проявить себя человеком умным, но злым, недобросовестным и охотником до взяток. Одним словом: «волосом сед, а совести нет». Благодаря сыну, ему сходят с рук некоторые его злоупотребления. Когда Зубов-отец появился в Петербурге, здесь в Конной гвардии уже служили и все его сыновья, коим покровительствовал все тот же Салтыков.
Почти одновременно с Зубовым-отцом в Петербурге появились его жена и дочери. Все Зубовы были представлены императрице. Михаил Гарновский выяснил и то, что особливое расположение и сердечность императрица оказала самому младшему из братьев — семнадцатилетнему Валериану, юноше, обладающему таковыми достоинствами, как смелостью, открытостью, веселостью и, что Платону Зубову не понравилось аттенция императрицы к младшему брату. Вот почему, опасаясь успеха Валериана, он добился отправки его в действующую армию к князю Потемкину.
Когда юный подполковник Валериан Зубов появился в Яссах, в ставке Светлейшего, тот уже доподлинно много чего знал о новом фаворите императрице. Однако оная перемена особливо не волновала Потемкина, ибо он был уверен, что новый любимец государыни никак не сможет соперничать с его персоной. Светлейший князь давно привык к тому, что не является единственным фаворитом императрицы, но был уверен, что никто не сравнится с ним ни по силе многолетнего влияния на Екатерину, ни по плодам его деятельности на благо Российской державы. На самом деле: где были ныне Завадовский, Зорич, Корсаков, Ермолов, Мамонов и другие, пытавшиеся соперничать с ним? Поелику никто и не ждал, как и сам Потемкин, что молодой флигель-адъютант, проведший несколько ночей с императрицей, рекомендованный враждебным ему Салтыковым, сможет вытеснить из ее сердца венчанного мужа и соправителя.
