Платон Александрович благодарит за поклон и сам к тебе напишет».
Последние строчки о Зубове, всегда крайне раздражали Светлейшего, едино, что утоляло сие неприятие, было то, что он вовсе никогда не читал письма нынешнего фаворита государыни. Паче того, он их сразу же выбрасывал в мусорную корзину.
Главнокомандующий князь Потемкин-Таврический видел, что многие из обслуги вокруг него тоже больны, но, к счастью, все выздоравливали. Он надеялся, что и он избавится от недуга. Испытывая сильные боли, теряющий силы князь, продолжал тревожиться о больных солдатах, о делах связанных с вручением заслуженных наград героям. Он не был уверен, что шпага за храбрость, уже вручена герцогу Эммануилу Ришелье, коий, быв в родном городе во Франции, написал ему, что возвращается к нему в армию. Но на днях, один из французских волонтеров, по фамилии Самбрюль, сообщил, что герцог еще в Париже. В письме к императрице, князь писал:
«16 сентября, Яссы
Матушка родная, Всемилостивейшая Государыня. Благодаря Бога я начинаю получать силы, хотя очень помалу. Но стреляние в ухо меня мучит. Такого году никогда не бывало: все немогут. Дом мой похож на лазарет, в армии в лазаретах больных 8 тысяч, да при полках 10 тысяч. Слава Богу, что не мрут. Турков жду чрез четыре дни. Много ожидаю плутовства, но я остерегусь. Описание всему, что было говорено с драгоманом и другими, пришлю с будущим курьером. Ей Богу, не могу написать, так голова слаба. Цалую ручки Ваши и по смерть
вернейший и благодарнейший
подданный
Князь Потемкин Таврический
К Ришелье я послал все с Принцем Нассау. Иначе было не с кем. Да я его считал едущего в армию по его письму, но узнал от Сомбрюля, что он не поехал».
Екатерина, беспокоясь о князе, требовала от генерала Василия Попова частых писем. В середине сентября Попов, промеж прочего, сообщал императрице:
«Здоровье его Светлости при наблюдаемой им умеренности в пище час от часу становится лутче».
Болящий князь Потемкин занимался вопросом вывода армии через Молдавию, понеже гордые поляки не давали пройти им через Речь Посполитую. На радость врагам России, Австрийцы, воевавшие вместе с русскими, подписали мир с Турцией. Теперь вся Европа внимательно следила за ходом русско-турецких переговоров в Гуще. Венские газеты каждый день сообщали о состоянии здоровья Потемкина. В случае продолжения войны он снова должен был возглавить армию, в случае подписания мира ждали визита Потемкина в Вену. За две недели до своего дня рождения, чувствовавший себя непомерно усталым, терпя боли во всех внутренностях, князь Таврический писал Безбородко о планах с предстоящими переговорами, где заверял, что все его силы направлены на оное дело и себя он не щадит, хоть и устал, яко собака. В приписке, он попросил графа прислать ему китайский шлафрок: отчего-то ему пришло в голову, что он ему крайне нужон. Екатерина немедленно выполнила просьбу, добавив к халату шубу.
* * *
Екатерина была в отчаянье. Болезнь князя ни на минуту не приводила ее к мысли, что она смертельна, но то, что он испытывает сильные боли, было и для нее само по себе весьма болезненно. Она как бы ощущала его боль собственной кожей. Их тайный брак все такожде для посторонних не существует, на самом же деле, он никогда не прерывался, а токмо укрепился. И, хотя у каждого из них появлялись фавориты, все же их между собой отношения всегда оставались важнее всего и для нее и для князя. До Екатерины доходили слухи, что она, императрица, якобы нимфоманка, а он, покровительствуя ее пороку, играет при ней роль маркизы Помпадур. Екатерина иронически усмехалась: разве кто-нибудь додумается, что на самом деле, они есть два равноценных человека, делящих промеж собой управление огромной империей, два любящих человека искренне и трогательно заботящиеся друг о друге. По крайней мере, естьли говорить о ней самой, то все те, кто были после Григория Потемкина, просто делили с ней ложе, в то время, как Потемкин, на самом деле, царствовал в ее сердце, оставаясь ее супругом, другом и первым государственным лицом.
Как и все мужчины, ревнивый князь Потемкин, быв к тому же собственником, несмотря на их соглашение давать друг другу свободу, тщился добиться отставки каждого ее любимца, неугодного ему. Однако благоразумная Екатерина не обращала большой аттенции на его протесты, и отставила, по его требованию, токмо Александра Ермолова и то, лишь по причине, что вопрос был поставлен ребром, и была задета честь князя. Светлейший, не быв упрям, или мстителен, в конце концов, смирялся с ее упрямством, и дожидался времени, когда разрыв с ее любимцем наступит без его участия. И, как он и предполагал, наступал тот, желанный для него момент, когда Екатерина сама расставалась с очередным фаворитом.
Екатерина прекрасно знала, что князя Потемкина, как и многих из ее окружения, удивляло, что ее отношения со всеми избранниками всегда были самыми теплыми. Ему не нравилось, что она на самом деле страстно влюблялась в каждого из них и окружала заботой и вниманием. Все «случаи» начинались со вспышки ее не токмо женской, но и материнской любви, восхищения красотой и талантами своего нового избранника. Хотя, она сама знала: некоторые из них не отличались какими-то особливыми качествами, но она любила каждого так, будто собиралась провести с новым любимцем всю оставшуюся жизнь. Когда возникали каковые-то трения и недоразумения из-за коих приходилось расстаться, она впадала в не ложную депрессию и иногда на колико недель забрасывала дела. И, дабы вывести ее из оного состояния, вернуть к обычной жизни, князь применял все возможные усилия, в том числе, паки становился ее нежным мужем.
Она, конечно, сознательно искала человека, с коим она бы обрела большее счастье, чем с Потемкиным. Каждый раз, заводя себе нового фаворита, она чаяла, что теперь рядом с ней тот, кого она полюбит более, нежели князя и сии новые отношения — навсегда. Все, что она желала от своего фаворита, это его аттенции, любовь и приверженность ей. Но желанное счастье она обрела токмо с Александром Ланским, которого так скоро Господь отнял у нее. Четыре года безмятежного покоя и радости любви, привели к тому, что она приобрела изрядные округлые формы и стала бояться стать тучной. И оное было единственным изъяном в ее счастливой жизни. Любя Ланского, она перестала волноваться по поводу скандальных похождений Григория Александровича. Ее, как ни странно, не задели и досужие сплетни о том, что князь Потемкин собирается жениться на одной из своих племянниц. Напротив, ей было весьма любопытно находить в перлюстрированных письмах таковых дипломатов, как Харрис и Кобенцель, их взволнованные доносы своим монархам о готовящейся свадьбе князя Таврического. Она видела: князь, у которого чувственные удовольствия занимали важное место в его жизни, после того, как его связь с ней, императрицей, перестала быть постоянной, изволил вернуться к своему любимому образу жизни: поздно вставая, он, как прежде, навещал ее по приватному коридору, упражнялся с ней государственными делами. Затем, от важных бумаг и прожектов, князь переходил к любовным свиданиям с многочисленными поклонницами, перемежая их с богословскими беседами с монахами и священниками, или карточными играми со своим окружением. Екатерина прекрасно ведала обо всех сторонах его жизни. Он и не тщился что-либо скрывать от своей государыни. Она знала о нем все: не токмо его силу, но и слабости. И она ведала, князь — несчастен, в то время, как, в пику ему — она была необыкновенно счастлива целых четыре года! Что ж, он, по крайнеймере, узрел, как мог бы он быть осчастливен, естьли бы ценил ее любовь к себе! Пожалуй, в те годы, он весьма завидовал Ланскому.
