Сердце Екатерины всякий раз все больнее сжималось, когда она получала известия о тяжелой болезни Светлейшего князя. Сегодни паки получено пренеприятнейшее сообщение об ухудшении его состояния. После долгой молитвы с Перекусихиной, сидя у себя в спальне перед трюмо, расплетая косу, она смотрела себе в глаза и думала о Григории Потемкине. Анализируя их с ним отношения с первой встречи, она мысленно благодарила Всевышнего, что он послал ей сего необыкновенного человека, сподобил внушить ей, что в лице Потемкина она обрела гения, коий послужит на пользу Империи. Все последующие годы их отношений, Екатерина, не без удивления отмечала себе, что личность сего кавалера, и впрямь, умела проявить себя везде и на любом посту. Вестимо, из-за недостаточной подготовленности к государственным упражнениям, Григорий Потемкин совершил немало ошибок, кои неизменно резко выявлялись и подчеркивались завистниками. Что ж, множество начинаний Потемкина, может статься, неудачны, многие досель остаются не доведенными до конца, но, по большому счету, сам Светлейший князь Потемкин-Таврический, без всякого сумнения, являет собой мощную направляющую силу, приносящую огромную пользу своему народу. Его появление, где бы то ни было, оживляло и спошествовало пущему радению окружающих его людей. Екатерине, грешным делом, даже как-то пришло в голову, что не будь его и она, могло статься, со временем гораздо снизила бы своей заряд плодотворной деятельности. Он, и именно он, был для нее стимулом для ее праведных дел. Во всяком случае, после Пугачевского бунта, тогда, когда многие ее идеалы изрядно претерпели изменения, ей трудно даже вообразить себе свое царствования без его помощи. Екатерина хорошо помнит, как она утратила тогда всегдашнее свое вдохновение в политике. И как он вовремя подставил свое могучее плечо и, можливо сказать, все взял на себя. С ним она имела возможность заниматься законотворчеством, дабы умело руководить народом своей империи. Благодаря ему, она могла проводить значительные реформы, строить больницы и воспитательные дома, увеличивать количество фабрик и заводов, оживлять торговлю и упражняться множеством других немаловажных мелочей государственной жизни. Потемкин же занимался, опричь политики, самым важным: армией и флотом — оплотом защиты интересов и безопасности России. Что бы она делала без него со своим мягким характером, в то время, когда все боялись не токмо слова, но единого взгляда Светлейшего князя? А колико было промеж ними споров и взаимного недовольства на сей почве! Но все оное — мелочи: они могут ссориться, зато, когда речь заходит о Крыме, «Греческом прожекте», Константинополе, мнения их завсегда совпадают.
Благодаря своему Первому министру, она, Всероссийская императрица, осуществила мечты своего великого кумира — Петра Первого: она владеет Крымом, Балтийским и Черным морями, русские границы продвинуты далеко на запад.
Теперь же, неутешительные донесения о тяжелой хвори Светлейшего князя Таврического, безмерно беспокоят ее. Лежа в постели, не в состоянии заснуть, Екатерина, думала о его коварной болезни и всевозможных способах избавления от нее, но ничего путного, опричь горячей и слезной молитвы, в голову не приходило. Назавтра она положила встретиться с митрополитом Платоном и паки одарить дорогими подарками Лавру: можливо Господь услышит ее молитвы.
* * *
В середине сентября она, как всегда в последнее время, дрожащими руками открывала письмо от секретаря Светлейшего, генерала Василия Попова. Что на сей раз он поведает о ее дорогом муже? С первыми строками, лицо императрицы посветлело, появилась улыбка.
«Состояние Светлейшего Князя, слава Богу, переменилось в лутчее. Прошедшую ночь проводил он без страдания, сон имел хороший, проснулся спокойно и сие спокойствие во весь день продолжается. Доктора весьма довольны, все их признаки идут к добру, и сам Князь перестал уже говорить о смерти. Севодни в двенадцатом часу Его Светлость приобщился Святых Тайн и после того стал довольно весел. Много принесло Его Светлости радости и удовольствия получение вчера Всемилостивейшего Вашего Императорского Величества письма и с оным шубы и шлафрока. При напоминании Высочайшего Вашего Величества имяни всегда льются обильныя слезы из глаз его. Крайняя слабость после претерпенных мучений не позволила ему много писать к Вашему Императорскому Величеству, но я надеюсь, что с первым курьером Его Светлость напишет более».
К письму он приложил журнал докторов с изложением хода болезни, который она сей же час пошлет на изучение Роджерсону.
Князь, получив в подарок шлафрок и шубу, в ответ, написал благодарственное письмо, пожаловавшись, что сна лишился и не ведает, когда будет сему конец.
В Галац прибыл, управлявший его имением, племянник, генерал-поручик Василий Энгельгардт. Увидев исхудавшего дядюшку, Василий Васильевич сильно испугался: ему показалось, что на него смотрит смертельно хворый человек. Сам дородный, похожий на дядю, быв в ужасе от того, как выглядел князь, он написал письмо сестре Александре Браницкой срочно приехать. Александра приехала через три дни весьма кстати: у князя лихорадка возобновилась с удвоенной силой. Светлейший никого не слушал и не хотел принимать лекарства. Прибывшая графиня Браницкая, видя своего любимого дядю в совершенно изнуренном состоянии, с трудом скрывая свое отчаяние, не отходила от его постели и постоянно уговаривала его принять приготовленные для него снадобья.
— Григорий Александрович, смилуйтесь, примите лекарство, — просила она, сдерживая слезы, — инако я сама здесь, около вас, помру.
— Не могу, Сашенька, не могу, — отвечал ей князь слабым прерывающимся голосом, — оно вызывает у меня отвращение, и мне от него токмо хуже.
— Но, родной мой, дядюшка дорогой, токмо оно, может статься, избавит вас от сей прилипчивой лихорадки, выпейте, прошу вас, имянем Ея Императорского Величества, Григорий Александрович, миленький.
Взирая на племянницу, угасающим взглядом, князь еле слышно соглашался:
— Хорошо, Саша, ради оного имени, но в последний раз. Буде не поможет — пусть будет, как Богу угодно, пусть и умру.
— Знатно! Дядюшка, знатно! — радовалась Браницкая и суетливо подносила лекарство.
Скрепя сердце князь выпивал его. Лицо несколько раз поменяло цвет, его корежило и, казалось, сей час, как часто бывало, все из него польется назад. Однако никакого облегчение хина не приносила. Все такожде его снедал озноб и жар.
Василий Попов с горечью писал тревожные письма о состоянии больного ежедневно. Узнав, что Александра Браницкая приехала ухаживать за больным, обрадовавшись, императрица написала ей в середине сентября:
«Теперь все наши безпокойствия кончились. Тревожит меня одно: болезнь дядюшки вашего Князя Григорья Александровича. Пожалуй, Графиня, напишите ко мне, каков он, и постарайтесь, чтоб он берегся как возможно от рецидивы, коя хуже всего, когда кто от болезни уже ослаб. Я знаю, как он безпечен о своем здоровье».
Паки, получив, на сей раз, из Киева через Кречетникова известие, что князь Потемкин очень не может, Екатерина расплакалась. Страшно обеспокоенная, она, оставив все насущные дела, отправилась в Александро-Невскую лавру ко всенощной помолиться о здравии князя Григория Потемкина и подарила монастырю большое серебряное паникадило, к раке Святого Александра Невского золотую лампаду, сверх того, сосуды золотые с антиками и брильянтами.
