На немой вопрос Протасовой он ответил:
— Ничего, все пройдет. Кровь пускать не будем. Уже завтра ей станет гораздо лучше.
Перекусихина истово перекрестилась.
— Дай-то Бог! Дай-то Бог!
Она проводила медика. В дверях ожидали графы Зубов, Орлов, Безбородко, Великий князь Павел Петрович с сыном Александром Павловичем, Храповицкий и токмо приехавшая из Ясс графиня Браницкая. Но императрица никого не хотела видеть, опричь племянницы Потемкина. Дабы иметь возможность проводить время вместе с Александрой Браницкой, Екатерина велела ей занять покои Потемкина.
* * *
Платон требовал увидеться с императрицей, но она не дозволяла. Еще через неделю настоятельных просьб, Екатерина, взглянув на себя в зеркало, попросила Перекусихину принести ее любимый чепец, слегка привела лицо в порядок и разрешила ему войти на пять минут.
Вошел взволнованный, какой-то взъерошенный Платон, тревожно взглянувший на Екатерину, укрытую до самой шеи одеялом. Кинувшись на колени к ее кровати, он схватил ее выпростанную из-под одеяла исхудалую руку.
— Что же делаете вы со мной, государыня-матушка, — говорил он обиженно, целуя руку. Слезы выступили у него на глазах. Почто так мучаете меня, Екатерина Алексеевна!
— Платон Александрович, вы понимаете, я потеряла не токмо родного человека, но государственного человека. Кто мне его теперь заменит?
Екатерина шмыгнула носом, торопливо выпростала худую руку с носовым платком. Пока она прикладывалась к нему, Платон, чуть помедлив, тихим, удрученным тоном, молвил:
— Колико я помню, вы, госудрыня, всегда почитали меня своим достойным помощником. Ужели вы думаете, что я — молодой, полный сил, не справлюсь с обязанностями пятидесятилетнего князя Потемкина?
Рука Екатерины замерла на полпути, когда она услышала оное. Она с некоторым любопытством взглянула на своего фаворита, понеже никогда не думала, что он хоть как-то сможет заменить Светлейшего князя в военном деле.
Она молчала. Зубов, чувствуя неловкость, суетливо водил глазами, приглаживая свой черный чуб.
— Отчего же, — наконец услышал он слабый голос императрицы. — Я доверяю тебе, Платоша, отчего же и не попробовать тебя на оном поприще, мой друг.
Лицо Зубова мгновенно просияло. Неудержимая улыбка растянулась на все лицо. Он вскочил и тут же присел на край кровати.
— Благодарю Вас, государыня-матушка, за таковое доверие. А я постараюсь его непременно оправдать!
Екатерина вдруг отвернула от него лицо. Закрыв глаза, она тихо попросила:
— Все, Платон Александрович, оставьте меня. Мне тяжело разговаривать.
Зубов испуганно глянув на нее, согнулся поцеловать ее в щеку.
— Государыня, моя матушка, я всегда рядом, токмо позовите и я здесь, — сказал он, вставая с постели. Затем, попятившись к двери, быстро покинул спальню. Екатерина открыла глаза, полные слез.
Платон же был счастлив! Он добился своего! Ему даже не верилось, что мечта его последних лет, наконец, осуществилась! Правда, беспокоило немного состояние императрицы, но он знал: Екатерина крепка здоровьем, пройдет немного времени и она встанет с постели. Она не сможет оставить свое, как она говорила, «маленькое хозяйство» без присмотра.
Зато он теперь облачен таковой властью, каковой владел токмо Светлейший князь! Слава Богу, теперь Потемкин в мире ином. Пусть оттуда наблюдает и узрит, что не токмо он умеет управлять государством. И, тем паче, уж он, Зубов, не будет так щедр на опустошение казны. Нет, он, вестимо, не обидит свою семью, но не более, как то позволял себе «Князь Тьмы».
* * *
Через еще неделю она вышла в кабинет, но к себе допустила токмо Храповицкого. Со слезами она говорила с ним о князе:
— Как можно мне Потемкина заменить? Он был настоящий дворянин, умный человек, его нельзя было купить. Все будет не то. Кто мог подумать, что его переживет Чернышев и другие старики? Все теперь, как улитки, станут высовывать головы.
Храповицкий тщился успокоить ее, говоря:
— Графы Чернышев, Строганов, Нарышкин, Барятинский, старше Вашего Величества.
Она не возражала:
— Сие так, да и я стара. А Светлейший князь был настоящим дворянином, умный человек, меня не продавал, его не можно было купить. Не знаю, не ведаю, как без него закончатся переговоры с турками.
Храповицкий, заглядывая ей в лицо, горячо заверял:
— Граф Зубов посылает в Яссы графа Безбородку. Он, авось, даст Бог, ни в чем не прогадает, государыня-матушка!
Екатерина взглянула на него красными глазами, которые сказали ему: «куда Безбородке до князя Таврического!»
В день, когда пришла весть о кончине Потемкина, собрался Совет во главе с Платоном Зубовым, и через две недели после смерти Светлейшего князя Потемкина, в Яссы, на завершение переговоров, был послан граф Александр Андреевич Безбородко. Вместе с генерал-маиором Осипом Михайловичем де Рибасом, членом иностранной коллегии Аркадием Ивановичем Морковым и переводчиком Лошкаревым, он должон был подписать мирный договор. До их прибытия Екатерина уполномочила вести переговоры племяннику покойного князя, генерал-поручику Самойлову Александру Николаевичу.
Предварительные условия договора были оговорены еще летом, в румынском городе Галаце, расположенном на левом берегу Дуная. С российской стороны делегацию в Галаце возглавлял тогда генерал-аншеф князь Николай Васильевич Репнин, главнокомандующий русской армией. В Яссах до сентября месяца главой русской дипломатической делегации был князь Григорий Александрович Потемкин.
Проводя предварительные переговоры, обе стороны еще раз подтвердили, заключенные раннее, условия Кючук-Кайнарджийского и Георгиевского договоров. К России отходили земли между Южным Бугом и Днестром. Молдавия и Валахия, занятые русскими войсками в ходе последней войны, возвращались Турции. Как ни странно, турки поставили там господарем своего толмача, грека по национальности — Антона Каподистрия, скорее всего, понеже сей гражданин Венеции был из богатой и уважаемой семьи.
Ко всему прочему, было подтверждено, что на юге России оставалась прежняя граница по реке Кубань. В Константинополе, перед заключительными переговорами, Великий визирь советовал султану Селиму Третьему продолжать войну, но европейские послы подсказывали, что теперь, после смерти Светлейшего князя Потемкина-Таврического, самое время заключить договор, понеже, без упокоившегося Первого министра Российской империи, у Турции больше шансов заключить выгодный Порте мир.
* * *
Сначала шла речь о погребении Светлейшего князя Григория Потемкина-Таврического в Санкт-Петербурге. Но Зубов, Безбородко и Роджерсон были противу оного, понеже боялись повторения тяжелых последствий для здоровья императрицы. Она сама с ужасом думала о нем, неподвижном в гробу. Она не хотела верить и не верила, что его более нет на белом свете. Увидеть его не живым, она не хотела, и паче того — боялась. Одним словом, слишком много было на сей счет разноречивых мыслей, посему предложили хоронить в его имении Василькове, в Белоруссии. Михаил Фалеев прислал курьера с просьбой, от себя и других, хоронить его в Херсоне, первом городе, основанным Светлейшим князем Таврическим. В конце-концов, Екатерина, посоветовавшись с Нарышкиными, Строгановым, Чернышевым и другими из своего близкого окружения, положила — так тому и быть. Несколько недель тело его простояло в монастыре Голь, близ Ясс. Гроб его успел увидеть Безбородко, вскоре приехавший в Яссы для окончания переговоров о мире. В Яссах не менее шестисот человек работали над приготовлениями к похоронам князя. Одетый в парадный генерал-фельдмаршальский мундир, Светлейший князь был уложен в двойной гроб: дубовый и свинцовый. В изголовье князя положили миниатюрный, усыпанный брильянтами, портрет императрицы Екатерины Алексеевны. Получив известие о смерти Светлейшего князя, в монастырь Голь прибыли митрополит Иона и архиепископ Амвросий.
