Все видели, что она искренне, не ложно верит в оное, понеже трудно было любому из них поверить, что совсем недавно, сей красавец-исполин, полный сил, деятельный и во всем победительный, мог так внезапно умереть от какого-то ничтожного недуга, под названием — лихорадка.
* * *
Наконец прибыл, внезапно и изрядно поседевший, генерал Василий Степанович Попов, коий в течение шести лет являлся правой рукой почившего князя Потемкина-Таврического. Государыня Екатерина Алексеевна, с расстроенным лицом, одетая в широкий, в клетку, салоп голубого цвета, принимала его в Зимнем саду вместе с племянниками князя Таврического — Александрой Браницкой и Александром Самойловым. Единым взглядом оценила она внешний вид близкого человека для Светлейшего князя: поджарый и красивый генерал-маиор Василий Попов, в свои сорок семь лет, выглядел изнуренным и постаревшим. Оно и понятно: бригадир армии, секретарь князя Потемкина-Таврического, потерял своего могущественного покровителя, коего искренне любил, как родного человека.
Поклонившись по-военному генералу Самойлову, Василий Попов подошел к протянутой руке императрицы, следом — к руке Браницкой, и сразу же подал государыне сверток, перевязанный лентой.
— Здесь ваши письмы, Ваше Императорское Величество, кои Светлейший князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический берег как зеницу ока, — проговорил он, сглатывая комок в горле, — кои он изволял держать все время при себе.
Приняв их, Екатерина, развязав ленту, выдернула из пачки одно из своих писем и пробежала по нему глазами. Глаза ее сразу увлажнились, она присела. Жестом, дрогнувшей руки, пригласила за столик остальных. Сложив, дрожащими пальцами письмо, вложив его назад, в пачку, она обратила покрасневшие глаза на Попова.
— Вы, Василий Степанович, прибыли весьма кстати, — молвила она. — Мой статс-секретарь отсутствует, поелику, мне бы хотелось, чтобы вы заняли его место ведать расходной суммой по моим комнатам, состоять начальником Комиссии прошений, a такожде, — государыня чуть помедлила, оглядывая прибывшего секретаря, и договорила, — начальником Горного корпуса.
Генерал, сначала вытянувшись, низко, по-русски, поклонился. Засим, выпрямившись, молвил:
— Благодарствую, Ваше Императорское Величество! Рад буду послужить Вам и Отечеству!
— Прошу вас, генерал, садитесь. Расскажите, о последних днях… — Екатерина чуть запнулась, — Светлейшего князя.
Василий Попов, взглянув на государыню, отвел глаза: Екатерина Алексеевна, как и Браницкая, одетая в траурную одежду, была слишком грустна.
— Плохо ему было, государыня-матушка, особливо, с конца сентября, — с горечью принялся рассказывать Попов. — Стоны князя надрывали наши сердца. Графиня Браницкая и лекари не отходили от его постели. Светлейший, как токмо боли унимались, начинал говорить о безнадежности своей жизни и со всеми прощался. Он уж не верил никаким нашим уверениям, что выздоровеет.
Екатерина, помедлив, печально испросила:
— Что же медики сказали после вскрытия? Не было ли отравления? Понеже здесь в Петербурге внезапно в тот же день умер наш банкир Судерланд, а князь Таврический, перед отъездом, обедал у него.
На сие замечание, удивленный Василий Степанович ответствовал:
— Медики уверены, что отравления не было, но желчь разлилась, и печень его полностью пришла в негодность.
Екатерина с расширенными глазами, с горечью, промолвила:
— Стало быть, все-таки печень… Вот результат его непомерного аппетита, ведь он ел и пил все подряд и помногу. Казалось, что желудок у него перемолотит и камни…
Генерал возразил:
— Последние годы, государыня, он ел изысканную пищу, — он помедлил, тщась объяснить толкоовее: — Как вам сказать… я знаю много генералов, кои имеют таковой же аппетит, однако живы и здоровы…
Екатерина, впившись в него глазами, не отводила их.
— Не знаю, что и подумать, — молвила она тихо. — Рассказывайте далее, генерал.
— Что еще сказать? — Попов, наморщив лоб, задумался. Графиня Браницкая напомнила:
— Князя посетили архиепископ Амвросий и грузинский митрополит Иона. Они со слезами умоляли его беречь себя, принимать лекарства и воздерживаться от вредной пищи.
— Что же, князь?
Попов поспешил ответствовать:
— Он отвечал, что не сумеет победить свой недуг, понеже страдает много времени, а облегчения не появлялось. Григорий Александрович полагался на волю Божию! А духовнику своему, Амвросию говорил, что тот ведает о том, что князь никому не желал зла.
Браницкая, державшаяся до сих слов, всхлипнула, прикрывая рот ладошкой. Одновременно с ней, тихо заплакала Екатерина. Судорожно сжимая в руке носовой платок, она тщилась остановить слезы.
Через минуты три, усилием воли, они успокоились.
— Продолжайте, уважаемый Василий Степанович, — попросила императрица.
Попов, искренне сочувствуя им, печально продолжал свое повествование:
— Еще в сентябре, хотя хворый, князь неоднократно писал к Безбородке о делах, о ходе переговоров с турками, об армии и прочих делах. Весьма сожалел, что, когда дела много, у него сил нет.
Тут, верный сподвижник покойного князя, с жаром заметил: — Но он, Ваше Величество, себя не щадил, уставал гораздо.
А между тем ему, пуще прежнего, становилось худо.
Императрица, как бы сама себе, промолвила:
— В том у меня никогда сумнения не возникало.
— Ваше Величество! — горячо вступил в разговор Самойлов. — Могло казаться, что мира не будет! Князь Потемкин настаивал на независимости Молдавии, на облегчении судьбы Валахии, на уступке Анапы, а между тем великий визирь с армией в сто восемьдесят тысяч человек, стоял на правом берегу Дуная, против Браилова и не соглашались на уступки. Мне мыслилось, что князь не положительно решителен был на принятие мирных предложений и трактовал все вежливости великого визиря с равнодушием и с самым неуважением.
Слушавшая его с аттенцией, императрица, отвела глаза.
— Да, я подозреваю, он хотел продолжения войны, дабы добраться до самого Царьграда, — молвила она в задумчивости, засим, обратившись к Попову, попросила:
— Рассказывайте далее, Василий Степанович, поведайте нам еще что-либо, что связано с князем в последние его дни.
Попов паки, почтительно поклонившись, продолжил:
— Ничто, Ваше Величество, не радовало его так, как ваши письма. А в последние дни, при напоминании Вашего Императорского Величества имени, всегда плакал.
Екатерина, скривив дрожащие губы, тихо молвила:
— А я все поверить не могла, что он скоро покинет меня.
Нервно раскрыв свой веер, она принялась обмахивать себя, как естьли бы, ей не хватало воздуха.
И Попов и Браницкая смотрели на нее с состраданием, хотя и самим было больно.
