Таковое резюме государыни о графе Самойлове изрядно удивило Храповицкого, понеже многие его знакомцы отзывались о новом обер-прокуроре далеко не в лучшем свете.
— Ужели князь Александр Андреевич Вяземский не лучше нового генерал-прокурора. Вы так были довольны им, — вырвалось у него.
Екатерина посмотрела на него с явным неудовольствием.
— Стало быть, была довольна. Да. Касательно генерал-прокурора… С прежним у него равное усердие, но нынешний умнее.
— Да, конечно…
Екатерина паки прервала его:
— Ты думаешь, почему он получил Высочайшее соизволение на графство? — спросила, слегка успокоившаяся, многозначительно улыбаясь, государыня. — Просто так, голубчик, Александр Васильевич, ничего не учиняется!
Храповицкий намек понял:
— О, да, Ваше Императорское Величество! — ответствовал он, свято помня, что не далее, как неделю назад, государыня удостоила его сенаторства.
По оному поводу, государыня, изъявляя сие свое решение, говорила ему в день назначения:
«Александр Васильевич, я высоко ценю ваше умение ладить со всеми, поелику я удостаивала вас своими любезными шутками и, согласитесь, большой откровенностию во многих моих совершенно интимных делах».
Храповицкий склонился в поклоне.
— Ничего просто так не учиняется, верно! Для меня, Ваше Императорское Величество, огромное счастие, подарок судьбы, находиться подле вас.
Екатерина, с улыбкой, чуть кивнула и вдруг повела материю на другую сторону:
— Одно не разумею, друг мой, и давно желала спросить вас, отчего такой красивый и умный кавалер не женится? Ведь вам уже давно за сорок.
Храповицкий смутился:
— Есть у меня причина, государыня-матушка, — он, заметно волнуясь, сглотнул и кое-как выдавил:
— Люблю замужнюю женщину, Ваше Величество.
Екатерина, от удивления, приоткрыла рот. Не нашлась, что и сказать, лишь промолвила:
— Не знала, Александр Васильевич.
Про себя подумала: «Сожалительно, однако, что привержен ты, сударь, Бахусу. Даже ко мне умудряешься являться не тверезым. И то Богу благодарение, что любишь одну женщину, и верен ей. Не то, что граф Безбородко, позволяющий себе разгуливать по борделям в поисках женщин, хотя и народил себе детей от разных актерок».
Подошел князь Зубов и государыня изволила уйти с ним.
Храповицкий, глядя им во след, думал о себе: «Да, надобно знать тебе свое место, Александр Васильевич, а то попадешь, как писатель Радищев в Шлиссельбургскую крепость и еще спасибо скажешь, что не пришлось идти по Государевому, или, как теперь говорят, Екатерининскому тракту!»
Записки императрицы:
Писатель Княжнин умер до конфискации его пиесы «Вадим Новгородский», но участь его пьесы послужила причиной распространения в обществе слуха, что он умер не от простуды, как официально извещалось после его смерти, а от пыток в Тайной канцелярии. Ума не приложу, как рассеять сие людское мнение.
* * *
После смерти князя Потемкина, императрица часто болела. Государственные дела одолевали. В конце года, чуть ли не в день подписания Ясского мира, ей пришлось подписать указ, запрещающий евреям селиться за пределами «черты оседлости». Указ давал разрешение евреям на постоянное жительство в Белоруссии, Новороссии, части, вошедшей в Россию, Польши. Им воспрещалась запись в купечество, за исключением купцов первой гильдии в Москве, понеже оное требовали местные купцы, опасаясь конкуренции. Супротив евреев она не имела никакого недоброжелательства: сей указ был продиктован сугубо соображениями не допущения конкуренции со стороны еврейских коммерсантов, из-за чего могли пошатнуться позиции московского купечества. Собственно говоря, ограничение в праве передвижения и свободного избрания жительства существовало для всех, в значительной степени даже для дворян, поелику сей указ, по ее мнению, никак не должон был обидеть еврейское сообщество.
Платон Зубов, в связи с болезненными недугами императрицы, имея больше теперь свободного времени, не редко бывал в доме отца, где собирались все домочадцы. Всех, так или иначе, волновали события последних дней и самочувствие государыни.
— И как же императрица лечится, — любопытствовала Ольга Александровна.
Платон важно отвечал:
— Государыня не доверяет докторам, даже Роджерсону. Главное лечение — вскрытие вены, дабы выпустить, как она говорит: «дурную кровь». На прошлой неделе заметила по оному поводу: «Ну вот, последнюю немецкую каплю крови спустила».
— Ой, ли! — воскликнула Елена Александровна.
— Императрица еще та шутница, — саркастически заметила Ольга Александровна.
Граф Платон сделал вид, что не заметил злоязычия сестер и продолжил:
— Но все же, иногда прислушивается рекомендаций Роджерсона: упражняет тело, делает много прогулок по парку, отказывается от ужина, дабы утихомирить головную боль.
Старший брат, Николай, коий почти не бывал при дворе, вдруг спросил:
— Ужели она до сих пор разговаривает с немецким акцентом?
Платон, удивленно взглянув на него, нахмурившись сказал:
— Никакого акцента я у нее не замечаю. Правда в некоторых словах она умудряется делать ошибки.
Ольга засмеялась:
— К примеру, все знают, что в слове из трех букв «еще», она допускает четыре ошибки. Она говорит «исчо», и так же прописывает оное слово. Сестра так уморительно произнесла сие слово, что все захихикали. Платон, тоже смеясь, подтвердил:
— Да, есть у нее некоторые особенности в речи. Но, на мой взгляд, они токмо украшают ее речь, делают особливой.
Ольга, озадаченная совершенно справедливым ответом брата, не нашлась, что и сказать в ответ.
— Речь у нее, доподлинно, красивая, — изразил свое мнение и Валериан, — слушать ее — одно удовольствие!
Ольга, не отозвалась на слова младшего брата. Видя, что никто ее не поддерживает посплетничать о государыне, она сделала вид, что отвлеклась разговором с матерью.
— Ты бы лучше рассказала нам, что у тебя происходит с аглинским послом Чарльзом Уитвортом, — вдру, г совершенно безапелляционно, обратился к ней старший брат с каверзным вопросом.
Ольга, от негодования поперхнувшись, закашляла. Ни мало не смутившись, она, отдышавшись, дерзко ответствовал брату:
— А тебе то что, братец? Ты что, муж мой допрашивать меня таковым образом?
— А где твой муж? — напирал на нее Николай. — У тебя его как будто и нет. Делаешь все, что тебе заблагорассудится.
Ольга, покраснев, продолжала защищаться:
— А что я таковое делаю? Что худого люди добрые сказывают обо мне?
