— Однако надобно отдать королю должное, он много сделал для просвещения страны. Недавно, как я знаю, он отдал Национальной библиотеке почти пятнадцать тысяч книг из своей личной коллекции.
— И он первый, Ваше Величество, начал вести борьбу противу якобинцев, — вмешался со своего места Морков.
— Еще бы! Ведь он так любил королевскую Францию! — заметила не без иронии Екатерина. — Теперь трон Густава займет малолетний сын. Колико ему лет?
Безбородко мгновенно доложил:
— Родился он в семьдесят восьмом, государыня-матушка.
— Хм. Стало быть, править за него будет его дядюшка, герцог Зюдерландманский. Что ж, узрим позже, что с оного выйдет. Qui vivra, verra, — сказала императрица. Засим, по всей видимости, дабы сменить материю разговора, она вдруг обратилась к присутствующим:
— Вы знаете, господа, к чести родственников Потемкина, они не забыли то место в степи, где испустил дух князь Таврический, кое отметил своей пикой казак Головатый. Через год после его смерти, его племянник, нынешний обер-прокурор Самойлов, поставил на том месте обелиск с высеченными на гранях надписями.
— Граф Суворов сказывал, — отозвался Аркадий Морков, — обелиск сей — классической формы. Рисунок его и белый камень, из которого он сделан, так напоминают фонтан в Николаевском дворце, что, скорее всего, проект стелы принадлежал тому же архитектору — Ивану Старову, коий был в большой дружбе со Светлейшим.
— Так оно и есть, — подтвердила императрица.
— А какая там эпитафия? — полюбопытствовал Головкин.
— Нет никакой эпитафии, — ответствовала государыня, — токмо, помню наизусть, со слов Самойлова, написано его имя: Григорий Александрович Потемкин-Таврический, засим год и день рождения, дата смерти. По краям надгробной плиты вылепнено семь позолоченных медальонов с названиями взятых Потемкиным городов и датами.
— Да-а-а, — вздохнул граф Безбородко, — у раки Светлейшего молятся местные жители и приезжие, в их числе бывал и генерал Суворов.
— А вы слышали, граф, как отозвался фельдмаршал граф Румянцев о кончине князя? — испросил Морков.
— Как не слыхивал? Он сказал, что Россия лишилась великого человека, а отечество потеряло сына бессмертного по заслугам своим.
Безбородко нахмурил лицо, видно было, что чувствительный советник императрицы, сдерживает слезы:
— Ему и я многим обязан, — сказал он, склонив голову. — Ведаю такожде, что граф Суворов скорбит об нем. Александр Васильевич ездил не единожды молиться на могилу Светлейшего.
— А как вы, Александр Андреевич, нашли армию, после смерти князя Потемкина? — паки любопытствовал Храповицкий.
Безбородко, на секунду чуть выпятив свои и так непомерно толстые губы и, проведя ладонью по крутому подбородку, одернув камзол и поправив манжет, отвечал с большой печалью в голосе:
— Я, господа, не переставал поражаться удивительному порядку в армии. А естьли и были какие-то огрехи, то ведь нельзя забывать, что при всем том, армия Потемкина побила турок, кои нанесли многочисленные поражения цесарцам. Коль помните, они считались в Европе гораздо лучшими воинами, нежели русские… Я там встретился с его племянником, Львом Энгельгардтом, коий рассказывал мне, что после погребения князя, он говорил с тремя гренадерами, служившими под началом Потемкина.
— И что же? — весьма ревностно изволила испросить государыня.
— Оные гренадеры поведали ему, что он им был, как отец, облегчал их службу, довольствовал их всеми потребности. Все они высказывали сожаление, что они более не будут иметь такого командующего.
У Екатерины сразу покраснели глаза, навернулись слезы.
— Какое двойственное отношение к князю Таврическому! — молвила она дрогнувшим голосом. — Невероятно! Враги обвиняли его в лени, разврате, нерешительности, сумасбродстве, лживости, некомпетентности в военных делах.
Она торопливо смахнула носовым платком слезы.
— Но, даже они, Ваше Величество, — набрался смелости из-разиться Безбородко, — признавали его мощный ум, силу характера, масштабное видение любой ситуации, а такожде смелость, щедрость и великие его достижения.
Екатерина с благодарностью взглянула на него.
— Да, недаром де Линь говорил, — молвила она, успокаиваясь, — что природа создала Потемкина из материала, которого хватило бы на сто человек. Его ум, мужество и энергия, а также многие дарования сделали его достойным места Первого министра Империи. Сей проницательный австриец заметил, что натура князя Таврического так широка, как сама Россия.
Храповицкий, дотоле согласно кивавший, но молчавший, вдруг выдал длинную сентенцию:
— Я мыслю, государыня-матушка, как завоеватель новых земель, Светлейший князь стоит рядом с Петром Великим. Так же, как Петр, он заложил новые города и построил флот, так же, как первый русский император, умер в пятьдесят два года. Но, как мне известно, стало быть, царь Петр бывал иногда весьма жесток и не забывал зла, а князь Потемкин-Таврический был человеколюбив и незлопамятен.
Екатерина кивнув, с грустью молвила:
— Племянница его, Александра Браницкая, удалилась в свои имения. Она построила у себя усыпальницу в память князя Потемкина-Таврического. Недавно Александра Васильевна писала мне, что заказала свой портрет с бюстом дяди на заднем плане. Сказывают, все почтеннейшие дамы, и, даже генеральши, подходят к ней к руке, а она запросто, без всякой надменности, ее подает им.
— Что сказать, — со вздохом молвил Безбородко, — кровь людская — не водица. Есть ей в кого быть: в мать, урожденную Потемкину, коя была сестрой Светлейшего князя Потемкина.
Не успела государыня Екатерина Алексеевна изволить покинуть кабинет, как Федор Головкин тихо, но язвительно заметил Моркову и Храповицкому:
— Воззрите-ка, на нашего обер-прокурора Самойлова… Знать, не забывает, кому обязан своему возвышению: вестимо, вскорости и памятник князю поставит…
Храповицкий возразил:
— Что мне нравится в нашей императрице: она знает, кого возвышать. Колико отличных людей она сумела определить к нужному делу. Она всегда мне говорила, что и искать способных людей не надобно: они под рукой, их токмо надобно поставить к делу, к коему они способны.
Граф Безбородко тоже отозвался:
— А что? При царе Петре были таковые люди, которые и грамоте не знали, а все-таки дело шло вперед. Стало быть, неурожая на людей не бывает, их токмо надобно уметь употребить.
Федоро Головкин ухмыльнился:
— Да-а-а. С Петровских времен много произошло перемен… Хотя, вот, касательно солдат, до сих пор в сутки им так и положено, что два фунта хлеба, два фунта мяса, две чарки вина и один гарнец пива.
— Ты забыл про наваристые щи с мясом, да кашу с маслом.
— Забыл, забыл! — засмеялся Головкин.
