После приветствий, осведомившись о здоровье графа, Екатерина, дабы не затрагивать больную материю о дочери, заговорила с его племянником.
— Поведайте-ка нам, господин Новосильцев, где учились, чем упражняетесь, каковы ваши успехи на новом поприще?
Смущенный молодой кавалер, ответствовал:
— Я закончил Императорский пажеский корпус семь лет назад, Ваше Императорское Величество. Потом был причислен к Коллегии Иностранных дел.
Граф Строганов, с любовью и аттенцией слушал племянника и, перебив его, добавил:
— Воевал, государыня-матушка, верно, знаете, противу шведов, служа адъютантом при главнокомандующем графе Мусине-Пушкине, где и был произведен в полковники.
— Сие ведаю. Что ж, ваш кавалер у вас преуспел во всем! Не то, что некоторые: А ведь известно: «двадцать лет силы нет — и не будет; в тридцать лет ума нет — и не будет; в сорок лет жены нет — и не будет».
— Ну, уж нет, моему Коленьке таковое не грозит, — возразил граф. — И с силой и умом и невестами у него все в порядке. Есть уже на примете, оженим его вскорости.
— И то дело! — весело воскликнула Протасова. — Появятся внучатые племянники у графа Строганова. Там уж не заскучаешь!
Перекусихина, бросив добрый взгляд на молодого кавалера, молвила:
— Анна Степановна тому пример: скучать ей некогда с пятью племянницами и внуки уже появились.
— Ну, что ж, — довершила разговор императрица, — допрежь не сладится дело, не станем спрашивать имя невесты, но пожелаем вам удачного сватовства, господин Новосильцев!
Белолицый полковник, страшно покраснев, учтиво поклонился и подошел к протянутой руке государыни.
Граф Строганов слушал разговор женщин с печальной улыбкой. После обеда, он повел их в свою картинную галерею. Екатерина неустанно восторгалась коллекцией, рассказывала о своих новых картинах и, пожалуй, сумела растормошить Строганова: он, повеселев, обещал непременно быть у нее в Эрмитаже.
Вернувшись в свой кабинет в тот день, Екатерина долго думала о беде графа Строганова. Надобно было его возвращать к жизни. Она наметила сегодни в Эрмитаже разговаривать и развлекать токмо его. Занятая невеселыми мыслями, Екатерина не услышала стук в дверь. Очнулась, когда вошла Перекусихина, спросила разрешения войти Дмитрию Прокофьевичу Трощинскому с докладом.
— Пусть войдет! А что, я не слышала стука в дверь?
— Да с вашими заботами, можливо ли все услышать? — молвила Мария Саввишна, глядя спокойным взглядом на императрицу. — А я на что? Тут — как тут, доложила своей ненаглядной, дескать, человек ждет в приемной.
— Ну, ужо проси его. Небойсь, заждался, — улыбнулась ей в ответ Екатерина.
Вошел помощник Безбородки, Дмитрий Трощинский. Последнее время, он иногда, когда болел его начальник, делал за него доклады в ее кабинете. Екатерине нравился сей красивый, образованный шляхтич с вдумчивыми глазами и давно отметила способного, а главное, усердного коллежского ассесора.
— Паки заболел граф? — испросила императрица, дабы дать время успокоиться, явно волнующемуся докладчику.
— Александр Андреевич сообщил, что телом сегодни горяч, Ваше Величество.
Прослушав его краткий, логически выстроенный доклад, она, зная, что он не имеет достаточно средств, вдруг сказала:
— Я довольна вашей службой и хотела бы сделать для вас что-нибудь вам полезное. Что бы вы пожелали для себя, господин Трощинский?
Вмиг покрасневший и паки побледневший секретарь, благодарно склонившись, смущенно, но смело изъявил свое, видимо давно лелеемое желание:
— Ваше Величество, недалеко от моего хутора продается имение. Я бы купил его, но нет достаточно денег.
— И колико за него просят?
Получив ответ, императрица, что-то написав на листке бумаги и сложив ее, передала ему в руки.
Опьяненный свалившимся счастьем, Трощинский, пролепетав слова благодарности, выскочил за дверь.
Екатерина, улыбаясь, ужо было, занялась своими делами, но через две минуты, побледневший секретарь вернулся в кабинет.
Чуть не дрожа, он молвил:
— Ваше Величество, вы изволили пожаловать мне ко всему еще и триста душ крестьян… Мне не приличны награды, кои вы удостаиваете своих приближенных. Что скажут Орловы, Зубовы?
— Мой друг, — ответствовала Екатерина, — их награждает женщина, а вас — императрица.
Опешивший, не сразу понявший смысл сказанного, бледный, но счастливый Трощинский, паки поклонившийся в пояс, нетвердой походкой покинул кабинет.
Екатерина, глядя ему вслед, подумала:
«Эк разволновался. Что же с ним станется, коли я его изволю сделать кабинет-секретарем, взамен дерзкого и скандального правдолюбца Гаврилы Державина? Пусть себе сей пиит занимается стихотворством. Сие у него лучше получается. Повысим Гаврилу Романовича, дабы сильно не расстраивался, пусть поупражняется в Сенате».
На сей раз, не долго думая, императрица изволила на писать приказ об увольнение одного и принятие на должность другого.
Записки императрицы:
Пиит Гавриил Державин назначен сенатором и произведен в тайные советники.
* * *
Мимо императрицы Екатерины Алексеевны не прошло известие, что французский Конвент издал декрет об уничтожении рабства в своих колониях, а такожде декрет о конфискации имущества у врагов революции и раздачи его неимущим. В апреле были казнены Дантон, Демулен и их сторонники. К чему все это приведет во Франции Екатерина боялась даже думать. Французская революция вызвала всплеск освободительного движение во всей Европе и, естественно, не обошла Польшу. Через год после второго раздела Речи Посполитой, паки вспыхнуло народное восстание под предводительством поляка-патриота, генерал-лейтенанта Тадеуша Костюшко, коий после вынужденной, из-за ввода русских войск, капитуляции короля Станислава-Августа, заболев желтухой, вышел в отставку. Он скрывался от Российских властей в разных городах, зная, что его ждет арест. Скрываясь, генерал Костюшко встречался с политиками, действующими противу России, такими, как Игнацы Дзялынский, Гуго Коллонтай, Игнацы Потоцкий, кои вместе с знаменитым генералом готовили новое восстание. Костюшко, выехав из пределов Польши, и, побывав в Лейпциге, затем в Париже, где он был избран руководством польской эмиграции командующим войсками, провел переговоры с правительством Франции. Обратившись к министру иностранных дел, он передал ему мемориал, в коем изложил план преобразования Речи Посполитой в республику, более смелую, нежели та, кою предлагал Гуго Коллонтай со своими сподвижниками. Французкое правительство выразило сочувствие реформаторским планам, но ничем не помогло. Генерал Костюшко был разочарован, понеже понял, что Польша не интересна Франции. В сентябре, тайно перейдя границу, он встретился с польскими высокопоставленными офицерами, жаждущими отмщения России.
