— Как сообщил нам Семен Романович в письме, заговор противу якобинцев зрел в глубоком подполье среди избежавших кары дантонистов, депутатов Конвента и других людей. Среди них известны фамилии неких Фрерона, Барраса, Фуше. Главным их организатором был бывший комиссар из Бордо Жан-Ламбер Тальен.
Княгиня перехватила его речь:
— В конце июня, девятого термидора, заговорщики открыто выступили на заседании Конвента противу Робеспьера. С обличительной речью выступил Тальен. Тут же был арестован Робеспьер вместе с братом.
Граф, перебивая, паки заговорил, чуть не взахлеб:
— На их защиту встала Парижская коммуна и арестованных освободили и доставили в Ратушу на Гревской площади. Конвент, в свою очередь объявил арестованных и руководителей Парижской коммуны, вне закона.
Княгиня, не дав ему закончить, довершила:
— Дело кончилось в два часа ночи: войска Конвента ворвались в зал заседаний. Леба с перепугу стрелялся, Огюстен Робеспьер бросился из окна и сломал ногу. Максимиллиана Робеспьера ранили в челюсть. Всего арестовали двадцать два человека и отвезли в тюрьму Консьержери, а в четыре дня их повезли к эшафоту.
— Как! Без суда и следствия? — поразился Турчанинов.
— Без суда и следствия их всех казнили десятого термидора, — ответствовал граф Воронцов. — Паче того, на следующий день были казнены семьдесят один человек из восставшей Коммуны. Вообразите: сей переворот от девятого термидора низверг революционно-демократическую революцию и фактически положил ей конец. Как вам сие нравится?
Граф Морков, от неожиданного, вестимо, известия, вспотевши, отдуваясь и кряхтя сел в кресло, заметив:
— Остается токмо удивляться, как сей Тальен осмелился выступить противу Робеспьера и добиться его ареста!
Граф Воронцов, нахмурив лоб, припоминая одну из причин, сказал:
— Тамо, по словам брата, сыграла свою роль любовница Тальена, маркиза Тереза де Фонтене. Он поклялся ей не струсить, выступить в Конвенте и выручить ее из тюрьмы, куда она была заключена по подозрению в плохом влиянии на Жана Тальена.
— Посмотреть бы на оную маркизу…
— Знать, красавица, не инако! — мечтательно скосив карие глаза, изрек Адриан Грибовский.
Турчанинов пространно изразился:
— Да, вот что делает с людьми любовь: свершаются революции и контрреволюции. Что ж, следует ожидать мира, спокойствия и благоденствия, господа!
— Насчет благоденствия, мыслю, еще придется французам подождать, — усмехнулся Морков.
Тут, старый граф Шувалов, прочистив горло, сообщил:
— У них появился некий Наполеон Боунапарт. Чуть ли не национальный герой.
Круглолицый Адриан Моисеевич, округлив глаза, сразу полюбопытствовал:
— Чем же он прославился?
Граф Александр поспешил опередить сестру:
— Брат пишет, что сей республиканец, сумел отогнать аглинский флот вместе с побежденными французскими роялистами от их Тулона.
— Тулона? — пуще прежнего удивился Грибовский. — Никогда не слышала о нем. Где же он находится?
— Тулон, колико я ведаю, — проскрипел знаток Франции, граф Шувалов, — неприступная крепость и портовый город Франции на берегу Средиземного моря.
Граф Морков присвистнул:
— Вон оно что! Предвижу, что-то будет, что-то нас ожидает… Боунапарт, говорите? Посмотрим-посмотрим…
— А нам-то что? — обронил скептически Воронцов. Франция — далеко. Нам до них дела нет. Им, мыслю, тоже нет дела до нас.
Задумчиво взирая водянисто-голубыми глазами поверх голов присутствующих, Морков, как отрезал:
— Ну, оное еще, так сказать, на воде вилами написано, кому до кого дела нет.
Дневник императрицы:
28 июля сего 1794 года, после бурного заседания в Конвенте и выступления Тальена противу якобинцев, Максимилиан Мари Исидор де Робеспьер и его брат Огюстен и его сторонники Кутон, Сен-Жюст и Леба были арестованы и объявлены Конвентом вне закона. Робеспьер был казнен без суда и следствия на следующий день.
С моего позволения, Алексей Бобринский купил себе имение в Лифляндии, близ города Юрьева.
* * *
Получив приказ от главнокомандующего Румянцева, генерал-аншеф Александр Суворов, с десятитысячным корпусом двинулся с южных рубежей со своими, как он их любовно называл, «чудо-богатырями» на север и, за три недели, проделал пятьсот шестьдесят верст. В самом начале сентября меньше чем за неделю, генерал взял Кобрин, Крупицы и форсировал реку Буг. Утром шестого сентября прусские войска вынужденно отошли от Варшавы для подавления восстания, вспыхнувшего на территориях, кои уже были оккупированы Пруссией.
В восемь часов утра, шестого сентября, Суворов атаковал корпус генерал-майора Юзефа Сераковского, через четыре часа отряды генерал-аншефа обошли Сераковскогов с фланга, но польский генерал в полном порядке отошел в густой лес и сделал тем самым преследование невозможным. Верно предположив, что поляки пойдут в Брест, Суворов двинулся в том же направлении. В час ночи на восьмое сентября Суворов неожиданно для повстанцев подвел войска к окраинам Бреста. Сераковский, узнав об оном, вышел из города и занял сильную позицию у деревни Коршинь, но сие его не спасло. В результате трех мощных атак русской кавалерии и пеших егерей, Сераковкий был разгромлен, сам раненый генерал попал в плен. Засим, Суворов без боя вступил в Брест и в начале октября получил сообщение, что русскими войсками генерал-поручика Ивана Евстафьевича Ферзена и Федора Денисова под Мацеевицами разгромлены главные силы повстанцев, тяжело ранен и захвачен в плен их главнокомандующий, генерал Тадеуш Костюшко.
Суворов тут же приказал генералам Ферзену и Дерфель дену, идти к Варшаве, и выступил туда же сам. Через неделю он соединился с одиннадцатитысячным отрядом Ферзена, вскорости подошел и генерал Дерфельден. Таким образом, под началом у Суворова оказались около двадцати пяти тысяч человек, при восьмидесяти шести орудиях. Армия подошла к предместью Варшавы Праге, лежащему на восточном берегу Вислы и связанному со столицей Польши двумя большими деревянными мостами.
Произведя рекогносцировку и необходимую подготовку к штурму, войска Суворова в пять часов утра двинулись к укреплениям Праги. В десять часов утра, под музыку и барабанный бой, полки: Александрийский, Херсонский гренадерский, Азовский и Смоленский мушкетерские, Черниговский и Глуховский карабинерские, Смоленский драгунский, Мариупольский легкоконный, Ольвиопольские гусары и Переяславские конные егеря, на виду у защитников Праги, заняли исходные позиции, сделав, однако, вид, что они подошли не для немедленного нападения, а для начала длительной осады.
Суворов же, завершив диспозицию штурма, разработанную столь же тщательно и детально, как и при взятии Измаила, в три часа ночи двадцать четвертого октября начал строить батальонные колонны и к пяти часам занял исходные позиции. Затем в пять часов, по ракете, полки северной колонны бросились на штурм Варшавы, коя, после многочасового штурма сдалась, уповая на милость победителя.
