- В новостях заголовки этим пестрят с самого утра.
Облегчение затапливает с головой. Нет, это всё же банкротство или революция, но не то, что я себе успела навоображать.
- Да чем пестрят? - не выдерживаю я, и теперь настаёт очередь Тупикина смотреть на меня с удивлением.
- Как чем... смертью дочери босса...
Боже... Что же такого случилось, раз всё приобрело огромный размах? Откуда вообще об этом так быстро разнюхали журналисты?
Схватив телефон Паши, начинаю судорожно искать в браузере новостную ленту. И почти сразу натыкаюсь на заголовок, от которого перед глазами всё темнеет.
«Безнадёжно больная дочь бизнесмена Алексея Казанского выпала из окна седьмого этажа...».
Воздуха начинает не хватать, а в ушах, как на репите, звучат слова Лины, что она сказала мне наедине:
«Я не хочу жить...»
Почему я не рассказала об этом её родителям? Может, тогда бы всё не окончилось вот так? Почему - почему? - я молчала!
Дала обещание девочке, которая всё уже решила, а вместо того, чтобы бежать к Алексею, вышла, посудив, что обязана сдержать слово.
Я даже не могла представить, что именно сейчас чувствуют Ольга и Лёша. Было больно за Казанского. Так больно, что я едва могла дышать. Что же она натворила? Маленькая девочка, измученная и с пропавшим желанием наслаждаться бесценным - жизнью.
Что же она натворила?
-Так. Мне нужно набрать босса. Сейчас Алексей не сможет взять на себя свои обязанности, а его замы вряд ли справятся. У нас же большая конференция, ты помнишь? - затараторила я, судорожно ища телефон, лежащий прямо передо мной.
- Он уже вылетел.
-Кто?
- Семёнов. Скоро должен быть в Питере. Ромашкина, успокойся! Всё. Слышишь? Всё.
Это слово - всё - вызывает у меня неконтролируемую реакцию. Я вскакиваю на ноги, бросаюсь на шею Тупикину и начинаю рыдать. Без слёз. Просто давлюсь комом в горле, пытаюсь его сглотнуть, но ничего не выходит. Мне так больно сейчас, и эту боль нет никаких сил терпеть. И выплакать невозможно, потому что ни слезинки не проливается из глаз.
- Ну... Ты что? - шепчет бессвязно Паша, поглаживая меня по волосам. - Соберись, Вера... Если не ты, то кто?
Вопрос Тупикина действительно понуждает меня взять себя в руки. Я сейчас нужна Алексею, по крайней мере, мне очень хочется верить в то, что это действительно так.
Время до конца рабочего дня тянется мучительно медленно. Огромным усилием воли держусь, чтобы не перечитать всё, что есть в сети по этому поводу. Казанский всё ещё не подходит к телефону, но и я звоню ему в разы реже.
Наконец, когда сил больше ждать не остаётся, в приёмную заходит Семёнов в сопровождении... Алексея. Одного взгляда на него мне хватает, чтобы снова перестало хватать воздуха в лёгких. Он словно разом постарел лет на двадцать, на лице - бесстрастное выражение. Хотя, это не то слово. Никаких эмоций, ничего. Вообще.
Молча кивает мне, и я инстинктивно киваю в ответ. По спине бежит ледяной холодок. Кажется, что это действительно конец всему. Что он скажет мне, когда мы останемся наедине друг с другом? Что он больше вообще ничего не хочет? И почему я такая эгоистичная, если думаю именно об этом? Ему больно, мне даже представить невозможно, насколько... А я боюсь, что он меня оставит... Становится мерзко от самой себя. Провожаю взглядом Семёнова и Казанского, которые скрываются в кабинете. Наверное, будут обсуждать, когда Алексей сможет передать дела фирмы, потому что вряд ли сейчас будет в состоянии работать.
Когда мои терзания и ноль ответов на мучающие вопросы доводят меня до какого-то адского состояния, дверь в кабинет открывается, и на пороге появляется Семёнов.
- Вера, зайди, пожалуйста, Алексей тебя ждёт.
Он уходит, так и не дождавшись от меня чего-то членораздельного. Потому что я не в силах произнести ни слова. Сижу истуканом и открываю рот, будто рыба, выброшенная на берег. После поднимаюсь и иду в кабинет на неверных ногах, словно приговорённый на плаху.
Казанский сидит спиной ко мне в кресле, и когда вхожу, говорит тихо:
- Вечер сегодня красивый.
Он смотрит за окно, туда, где лиловый закат постепенно превращается в фиолетовый. А мне приходит в голову мысль: видит ли с неба Лина всё это?
- Красивый, - соглашаюсь я. Слова выдавливаю из себя по букве, от кома в горле так и невозможно избавиться.
- Прости, я не мог тебе ответить, - поворачивается вместе с креслом Казанский, и я снова едва не охаю, когда вижу это ужасающее выражение на его лице, которое, кажется, не сможет стереть уже ничто.
«Ты нужна мне, Вера».
Тогда, когда Алексей говорил мне это, я не знала, как много всего он вкладывает в эти слова. Но сейчас готова быть с ним рядом, готова быть ему нужной. Если только он этого хочет...
Я просто пересекаю кабинет, стираю расстояние, которое есть между нами, и Алексей, как и некоторое время назад, обнимает меня. Прижимает к себе с такой силой, что я не могу сделать вдох. И в то же время именно тогда ко мне возвращается способность глотнуть кислорода.
- Я не хочу сейчас ни о чём, просто помолчим, хорошо? - спрашивает он, не поднимая головы, и я инстинктивно киваю.
- Хорошо.
Мне хочется сказать ему очень многое, но понимаю, что ничто не способно помочь. И молчание не способно помочь тоже, но если в нём нуждается Алексей - я могу дать ему хотя бы это.
Он кивает, продолжая цепляться за меня, как утопающий за соломинку. И выдыхает тихо:
- Спасибо.
Глава 14
Похороны вызывали у меня настоящий ужас, хоть и были, казалось бы, неотъемлемой частью человеческих жизней. Я помнила, что творилось со мной, когда не стало мамы. Как я смотрела на то, как её опускают в землю, и не верила. Это потом, когда прошло время, приходить к ней на кладбище стало не так больно. Но именно в день похорон я испытывала ощущение будто попала в кошмар наяву.
Папа попросил у Алексея возможности поддержать его, и Казанский, на удивление, согласился. Присутствие отца на продуваемом со всех сторон кладбище придало сил и мне. И я была очень благодарна за то, что он рядом. Видела, что и Алексей словно бы становится с ним другим. Будто через выражение равнодушия пробивается то, каким он был раньше.
Всё происходит быстро, как будто мы на конвейере. Отвратительные чувства сжимают нутро ледяными пальцами. Я не знаю, что делать с чудовищной растерянностью, которая поселилась в душе. Не знаю и того, не было бы лучше, если бы Казанский рыдал, чем видеть то, что я вижу. Будто не только Лина умерла, но и Алексей вместе с ней.
Когда идём в сторону выхода, меня догоняет Ольга. Трогает за рукав пальто и сообщает, что Казанский собирается отправиться по делам. Видимо, понимает по выражению моего лица, что именно я думаю об этом, потому что добавляет быстро:
