Мне только не хватает новых подробностей или журналистских домыслов, которыми наверняка пестрит эта горячая новость.
Не могу найти разумных объяснений случившемуся. Да и могли ли они быть, если речь шла о Кристине и Казанском, который сейчас в таком раздрае? Почему я, чёрт побери, не осталась с ним вечером? Почему не потребовала, чтобы он меня впустил? Почему не узнала, кто именно был у него в эту ночь?
Вскочив на ноги, начинаю ходить по приёмной под взглядом Паши, который чувствую кожей. Мне просто нужно всё обдумать, а не слушать навязчивый внутренний голос, который противно шепчет, что я не осталась только по одной причине - в глубине души верила в то, что не нужна Алексею, а навязываться не привыкла.
- Ромашкина... ты в порядке?
В который раз Тупикин спрашивает у меня об этом за последнее время? В который раз хочется кричать во всю силу лёгких: «НЕТ!»?
- В порядке, Паш. Просто нервно это всё, - вру, обхватив себя руками в бесплодной попытке согреться. - Ты извини, сейчас из меня собеседник вообще никакой.
- Да ничего. Я понимаю всё.
Хочется сказать ему, чтобы ушёл, но у меня язык не поднимается. Во всём, что свалилось на меня за последнее время, Тупикин был словно некая константа. Дружеское плечо и гонец, приносящий плохие новости, в одном флаконе.
-Ладно, пойду я. Работа, - словно прочитав мои мысли, сообщает Паша прежде чем выйти из приёмной.
И добавляет на пороге: - Если что, не стесняйся. Зови.
И исчезает.
Снова устраиваюсь за рабочим столом и роняю голову на руки. Пожалуй, это не на Алексее лежало проклятье, а на мне. Иначе как объяснить себе, что я катастрофически не умею выбирать себе мужчин?
Глава 19
Вечером всё же не выдерживаю и начинаю судорожно рыться в новостных сводках в надежде понять хоть что-то из случившегося. Чувствую себя Шерлок Холмсом в юбке, но когда эмоции отходят на второй план, а вместо них остаётся потребность докопаться до того, что снова кажется важным, становятся значимыми любые детали.
- Весь, ты чай будешь? - заглядывает в комнату отец, который приехал час назад гордо держа перед собой цветную коробку с обнаружившимся в ней новомодным термопотом. - Я всё намыл, проверил, классная штука.
-М?
- Я говорю, чай будешь?
- Буду. Пап, слушай. Только не подумай ничего эдакого.
Поднявшись из-за стола, прихватываю с собой ноутбук и иду в кухню, папа следует за мной.
- Представь девушку. Молодую, красивую, привыкшую к роскоши.
- Представил.
- Буквально в течение месяца от неё не остаётся и следа. Она вдруг перестаёт за собой ухаживать, ей постоянно нужны деньги.
- На что?
- Вот этого я не знаю. Возможно, в них и кроется причина.
- Причина чего?
- Ммм... через время её находят мёртвой.
- Ей угрожали?
- Не знаю. На самоубийство это не очень похоже, но версия такая - суицид.
- У неё был ухажёр? Может, какой-то жиголо?
Я поджимаю губы, смотрю на отца прищурившись. А я ведь совершенно не рассматривала эту версию. И те, кто уже настрочил броских заголовков, - тоже. Впрочем, ничему удивляться не приходится. Для них хлеб - обвинить Казанского, не напрямую, конечно, но замешать его громкое имя во всю эту грязь.
- Я не знаю, пап.
Пожимаю плечами и отпиваю глоток чая из чашки, поставленной отцом прямо передо мной. Снова начинаю копаться в ноутбуке, но на этот раз изучаю всё, что удалось выяснить о снотворном, которое стало причиной смерти Кристины.
- Весь, слушай, я тут подумал... Раз Алексею сейчас не до ремонта, давай я им займусь. Только чуть позже, хорошо?
Поднимаю глаза от экрана, когда слышу в голосе папы какие-то новые нотки, которых раньше не замечала. Отец что - покраснел?
-Так... рассказывай мне всё и без промедления, - требую, закрывая крышку ноутбука.
Он опускает взгляд, а я улыбаюсь. Это как раз то, что мне нужно, чтобы избавиться от ужасных мыслей - счастье родного человека, который вот-вот поделится им со мной.
Утром следующего дня просыпаюсь раньше будильника от странного предчувствия. Впрочем, это состояние уже кажется мне абсолютно нормальным. Будто я попала в калейдоскоп быстро сменяющихся событий, которые порождают только тревогу, и интуиция изо всех сил трубит мне сигнал опасности.
За завтраком, состоящим - в который раз - из чашки кофе с обезжиренным молоком, думаю о Казанском. Надо взять себя в руки и начать питаться, а иначе я превращусь в мумию. И мысли об Алексее совсем не способствуют наличию аппетита.
Он ведь мог просто набрать мой номер телефона после той ночи. Хотя бы днём, когда я уже знала про Кристину. Объясниться со мной, рассказать, кто именно был у него тогда. Раз мы с ним уже не в отношениях, ему и бояться нечего.
Невесело усмехаюсь, допивая остатки кофе. Смешно. Мы действительно с ним не в отношениях, и если он не всё мне рассказывал, когда был моим «парнем», то ждать этого теперь - втройне глупо.
По приезде на работу меня ожидает сюрприз, от которого позвоночник сковывает морозом. Шеф сообщает мне будничным тоном, что в обеденный перерыв он даёт мне лишний час, чтобы я наведалась в ближайшее отделение полиции.
- Начинать сушить сухари? - нервно интересуюсь я у Семёнова, который снова погрузился в изучение бумаг, выдав мне дурные вести.
- Это по делу Казанского.
Он всё же поднимает голову и смотрит на меня внимательно поверх очков в толстой оправе.
- Ничего страшного, просто формальность.
И от этих слов становится действительно не по себе, потому что совсем не чувствую, что ничего страшного не случится.
- Хорошо. Я вернусь к трём часам дня. По крайней мере, надеюсь на это.
Пока жду обеденного перерыва, пытаясь сосредоточиться на работе, прокручиваю в голове события последних дней, но они превращаются в размытое пятно, состоящее из серо-мутных красок разного оттенка. Уже даже не знаю, что думать, что чувствовать и где искать ответы на мучающие меня вопросы. И никто мне не торопится помогать. Пару раз останавливаю себя, когда рука непроизвольно тянется к сотовому. Потребность позвонить Алексею становится похожей на наваждение. Но я знаю - это последнее, что я должна сейчас делать, потому просто напоминаю себе, что теперь мы - с разных полюсов. Осталось убедить себя, что от этого мне не больно.
Здание отделения полиции одним своим видом внушает уныние и безотчётную панику. Крыльцо в три ступени, металлическая дверь, выкрашенная в рыже-коричневый цвет. Синяя табличка на ней, которую даже не пытаюсь прочесть. Всё это будто бы из другой жизни, которую я начала проживать, едва отправилась в тот чёртов бар, где в мою судьбу вновь ворвался Казанский.
