В замке поворачивается ключ, и я внутренне подбираюсь, готовясь к худшему. Наверное, надо было выпить пару бокалов вина, чтобы не чувствовать это нервное напряжение. А хотя, мне теперь нельзя алкоголя, равно, как и нервничать - тоже.
- Извини, задержался.
Казанский присел на банкетку, стащил ботинки и, распрямившись, посмотрел на меня. Захотелось протянуть руку и провести по его лицу, стирая морщинки, залегшие в уголках глаз.
- На кладбище был.
Он растёр лоб пальцами, а я вдруг поняла, что не смогу сказать. Не сейчас. Не теперь, когда снова страх накатил такой волной, что она стала душить со всех сторон.
- Не извиняйся. Ужинать пойдём.
Улыбнувшись, я прошла в кухню, слыша, как Алексей идёт в ванную, чтобы вымыть руки. Наверное, это было даже к лучшему - сохранить этот секрет для себя. По крайней мере, пока. После у меня не будет возможности делить его с собой, а сейчас... Сейчас эти мгновения, когда представляла себе нашего ребёнка, принадлежали только мне. Остальное - подождёт.
Наверное, он не имел права быть таким счастливым. Но ведь был же, чёрт бы всё побрал! Рядом с Верой вообще счастье казалось чем-то само собой разумеющимся. Как, например, проснуться утром или сделать следующий вдох. Она вся состояла из чего-то настолько чуждого ему, но одновременно родного, что это пугало. Как будто знал, что не заслуживает всего того, что с ним происходило, но не мог заставить себя отказаться. Дышал этим всем, будто бы воздухом чужим, как вор, и не мог надышаться, даже когда голова кружилась от слишком щедрых порций кислорода.
То, что совсем недавно казалось ему обыденностью, рядом с Верой принимало совсем иные черты.
Жить вместе, готовить ужин по субботам, а утром завтракать вдвоём - такие вещи раньше представлялись чем-то настолько заурядным, что он на них и внимания не обращал, считая ничего не значащими и будничными. Сейчас же наслаждался каждой минутой, как ребёнок радовался любой возможности побыть с Верой, даже если она всего лишь заходила к нему, чтобы занести бумаги на подпись. И от понимания, что за дверью кабинета находится приёмная, где Вера, например, разбирает документы или созванивается с партнёрами, внутри разливалось какое-то щемяще-острое тепло.
Даже её окружение, включая несчастного Тупикина, с которым сразу после отпуска последнего у Казанского состоялся разговор, было другим. Светлым каким-то, что ли. И Алексей знал - это потому, что Вера их такими делает. Рядом с ней просто невозможно было оставаться мрачным или злым.
Он проснулся, когда услышал, как она готовит завтрак в кухне. Знал каждое её передвижение от плиты к столу и обратно. И то, как старается ходить на цыпочках, чтобы не разбудить его раньше времени, и то, как ругается шёпотом сама с собой, если вдруг у неё что-то не получается.
Усмехнувшись, Казанский отбросил одеяло и крикнул в сторону кухни:
- Можешь готовить в полную силу. Я в душ.
В ванной тоже пахло Верой - нотки грейпфрута и ванили. Казалось, он способен узнать этот аромат из миллионов других. Здесь всё было точно таким же, как и вся нынешняя жизнь Алексея - радовали даже их две зубные щётки, стоящие в одном стакане. Две, мать их, зубные щётки!
Растерев тело полотенцем, Казанский обмотал его вокруг бёдер, и собрался уже выйти из ванной, когда его взгляд наткнулся на тонкую полоску, лежащую на стиральной машинке. Сердце пропустило несколько ударов, когда он безошибочно узнал в этой полоске тест на определение беременности. Нет... Это не должно быть правдой. Он просто не перенесёт ещё раз пройти то, что уже пережил. Даже если всё будет хорошо - страх, который уже родился внутри, будет поглощать его, вбирать в губительный кокон, пока не затмит собой все другие эмоции. Разъест его душу, и вместо того, чтобы радоваться своему ребёнку, Алексей будет бояться - каждую грёбаную секунду.
Выдохнув, Казанский взял тест и, досчитав до трёх, перевернул его, чтобы убедиться в своих подозрениях. Две полоски. Что и требовалось доказать.
Он вышел из ванной минуты через три, показавшиеся ему вечностью. Просто пересёк прихожую, открыл входную дверь, услышал позади себя выдох: «Лёша...». И прошёл к общему балкону, игнорируя тот факт, что в одном полотенце было холодно.
Он сказал Вере, что не хочет детей, и действительно в тот момент не просто не желал никогда больше даже шанса судьбе давать забрать у него самое дорогое, но и помыслить не мог, что судьба распорядится иначе. Что у него снова будет ребёнок, пусть пока он не может взять его на руки, вдохнуть родной запах. Он уже существует, и это тоже счастье.
Развернувшись, Казанский быстрым шагом направился в сторону квартиры. Тот кислород, что он жадно вдыхал, стоя на балконе, не мог насытить его так же, как воздух, которым он дышал с Верой.
Она сидела на стуле, такая растерянная и маленькая, что Алексей мысленно обругал себя на всех возможных языках за свою реакцию. На плите что-то подгорало, и он быстро выключил конфорку, переставил кастрюльку, обжигая пальцы. Подошёл к Вере, устроился возле неё на полу и прижался лбом к её животу. Хотелось... разрыдаться. Он не позволил себе этого, когда умерла Лина, загнав боль так глубоко внутрь, что она распирала лёгкие, сердце, билась в горле, не давая чувствовать себя живым. И вот теперь вырвалась с первой беззвучной судорогой, прошедшей по его телу, будто он в агонии бился.
- Вер...
- Хорошо ведь всё будет?
И в голосе её тоже столько растерянности послышалось, что пришлось сжать челюсти, чтобы успокоиться и взять себя в руки. Он поднял голову и посмотрел в её глаза. Кивнул просто, зная, что она поймёт всё. Но всё же заверил:
- Всё уже хорошо. Пока ты рядом, всё хорошо.
-А ты?
-А я тебя люблю.
Он так давно никому не говорил этих слов... Да и когда говорил, не вкладывал в них и сотой доли того, что вкладывал и чувствовал сейчас. Но сейчас произносить «я тебя люблю» было легко и просто, как дышать.
- И я тебя люблю, очень.
Вера прижала его к себе, даря ощущение, что теперь он останется на плаву, даже если небеса рухнут. Впрочем, он всегда испытывал рядом с ней именно это чувство - наверное, с того самого момента, как впервые уселся на край её стола и получил нагоняй.
Алексей улыбнулся, делая глубокий вдох. По нутру разлилось облегчение, а в лёгкие щедрыми порциями поступал кислород. Его общий - с Верой. И пусть так будет всегда.
И так будет.
Всегда.
Эпилог
Всё всегда в наших руках.
Эту простую истину я усвоила не сразу. Помню, когда впервые почувствовала уверенность в себе. Рождённая из слишком большого разочарования, подкреплённая почти что спортивной злостью от нескольких неудач, эта уверенность впоследствии расцвела, и я питалась теми силами, которые она мне давала.
