- Приготовить кассуле с уткой - твоя идея? - спрашиваю с интересом, который, как мне кажется, так и сквозит в моём голосе. Но Орловский воспринимает мой вопрос настороженно.
- Да. Ты имеешь что-то против?
- Нет. С чего ты взял? Мне можно начинать его готовить?
- Давно уже нужно. Мы не в графике.
Он произносит слова равнодушно, как будто ему наплевать на всё: в графике мы или нет. Есть я рядом или нет. И хочется его встряхнуть, чтобы перестал быть таким. Но, разумеется, я сдерживаюсь. Если уж ему безразлично всё происходящее, для меня оно тоже должно стать таковым. Только вот почему-то не становится.
От мыслей о том, что он ни слова не ответил на моё признание, я стараюсь отмахиваться. Всё после. Сейчас совсем нет необходимости об этом думать.
- Ничего страшного, я успею сварить фасоль до того, как мы уйдём на перерыв.
- Ага.
- Чёрт, я же её не замочила!
- Я это сделал. Не шесть часов, но будем надеяться, что хватит и трёх.
- Каких трёх? Её уже нужно ставить на плиту!
Я всё же не сдерживаюсь - повышаю голос, хотя, клянусь, совсем не желала этого делать.
- Рита… У нас впереди две закуски. Это финал. Пять блюд, помнишь?
Господи, ну почему мне так хочется треснуть этого невыносимого Орловского? И за его тон, и за то, что мы с ним даже не обговорили меню, стратегию, обязанности каждого, в конце концов.
- Хорошо… Хорошо, - уговариваю я себя успокоиться. - Пять блюд. Кассуле подаём третьим или четвёртым? У меня всё смешалось в голове.
- Третьим. Гребешками займёшься?
- Да.
Всё, на этом и я планирую отвечать Орловскому односложно. Хватит делать из меня врага народа, или маленькую несмышлёную девочку, которая не разбирается ни в чём из того, что знает как дважды два супер-шеф этого вечера. Итак, у нас впереди две закуски, три часа до подачи первого горячего, и полный ералаш в моей несчастной голове. Нужно сосредоточиться. Всё остальное потом.
Гребешками я заканчиваю заниматься ровно за полчаса до подачи. А это значит - у нас с Орловским полнейшая катастрофа со временем. Их ещё нужно будет обжарить, приготовить к ним салат, и сервировать миллион порций. Часть достанется экспертному жюри, остальные - отнесут нашим гостям, которые в данный момент поддерживают нас, выкрикивая какие-то подбадривающие лозунги. Я почти не разбираюсь в том, что слышу. В ушах - ватная тишина, руки трясутся, когда я расставляю тарелки на столе. Но всё же замечаю - Орловский вышел из своего притворного состояния спокойствия, и тоже начал нервничать. Этот вывод вызывает меня улыбку удовлетворения.
Он хмурится, ставит сковороду на плиту, нелепо промахнувшись мимо той конфорки, которая зажжена.
- Я обжарю, ты на салате, - безапелляционно заявляю я Орловскому, забирая сковороду и водружая её на огонь. И слышу едва слышное, произнесённое с полуулыбкой на губах:
- Спасибо.
Что ж, по крайней мере, теперь у нас есть крохотный шанс не прибить друг друга до конца финала.
Подав блюда жюри, мы отправляемся в небольшую комнату, переждать несколько минут, пока эксперты будут пробовать наши закуски. Я очень стараюсь не думать о том, что в этот самый момент они накладывают себе на тарелки наши гребешки, кладут их в рот, а после - обсуждают, что нам удалось, а что - нет. Но так или иначе перед мысленным взором всплывают лица всемирно-известных шеф-поваров, которых сегодня мы кормим своей стряпнёй.
- Ты всё таки здесь, - обращается ко мне сидящая на противоположном диване Милена, как будто до этого момента она меня просто не замечала. Ни на кухне, ни рядом с собой. - Пронзительная речь, кстати. Я едва не растрогалась до слёз, - цедит она слова с мерзкой улыбкой.
Но не успеваю я ей ответить, вступается Орловский.
- Мила…
Её имя в его устах звучит с привкусом такой угрозы, что глаза округляются даже у меня. Что уж говорить про цаплю, которая, надо отдать ей должное, сразу же берёт себя в руки. Удивление, больше похожее на шок, мгновенно сменяется на её лице выражением надменности.
- А что, Андрей, тебе так не показалось? Нет, правда, я не пойму, почему я не могу обсудить то, что было выставлено на обозрение всей стране?
В любой другой ситуации я испытала бы злость и раздражение, вылившиеся во что-нибудь вроде мини-ссоры с цаплей, но не сейчас. В данный момент я чувствовала только превосходство. Наверняка настолько вывести Милену из себя, удавалось далеко не каждому. Но сообщить ей о том, что мне очень приятна её реакция, я не успеваю - в беседу вновь вступает Орловский.
- Мил, давай без этого, хорошо? Здесь мы только соперники, больше ничего. И я бы предпочёл, чтобы сегодня всё крутилось только вокруг съёмок.
- А я разве о чём-то ином? - вскидывает бровь Милена, так и продолжая стоять на своём. Но тут же прибавляет, будто решила идти на мировую: - Окей, мы только соперники, уговорил.
Я мысленно выдыхаю - по крайней мере, на те часы, что отведены съёмке, мы с Андреем будем избавлены от комментариев Милены. Впрочем, от размышлений об этом меня отвлекает следующая фраза цапли. Поднявшись с дивана, когда нас зовут на кухню продолжать готовить, она бросает краткое, словно бы в никуда:
- Сделаем вид, что противостояние имеет хоть какой-то смысл.
Мысли о том, что Милена имела ввиду совершенно конкретные вещи, когда говорила свою сакраментальную фразу, не дают мне покоя, но обсудить с Орловским, верны ли мои предположения, у меня нет ни единого шанса - мешает наличие камер. По правде говоря, внутри меня такой пожар злости и возмущения, что кажется, от меня способен воспламениться даже жгучий перец. Нет, я конечно понимала сразу, что цапля имеет самое непосредственное отношение к этому проекту, но услышать то, что она произнесла, и осознать, насколько хрупкими и призрачными были наши шансы на победу всё это время - не самая приятная вещь на свете.
- Похоже, тут всё ясно, - подмигнув мне, постановляет Андрей, проверяя утку-конфи.
- Это мы ещё посмотрим, - вполголоса отвечаю ему, и в этот момент чувствую… облегчение.
Я знаю это выражение лица Орловского. Знаю досконально с самого детства. Оно обычно появляется у него, когда что-то разочаровало его настолько, что скрывать эмоции нет сил. Но сейчас разочарование направлено на вполне конкретного человека, и это, как вы понимаете, не я. Снова ощущение такое, что мы с Орловским сблизились, и что не было этих жутких дней недопонимания.
- Давай, маленькая, сделаем им фантастическое кассуле с конфи, идёт? - залихватски говорит Андрей, и мы полностью сосредотачиваемся на работе.
Возможность кратко обговорить произошедшее появляется у нас, когда мы оказываемся наедине без камер после подачи первого горячего. Не знаю, сколько у нас минут, но желание перекинуться с Орловским хоть парой слов относительно сказанного цаплей, настолько невыносимо, что до десерта я вряд ли дотерплю.
