Ивашин цепко и внимательно слушал, параллельно пытаясь вытащить из глубин памяти все, что он мог слышать о Наримане и что вообще знал о фениксах. Ничего об этом нелюде он точно не слыхал, а знаний оказалось не так уж много. Раса, порожденная сплетением Огня и Света, живущая в горах и больше всего на свете любящая полет. Огненные птицы, возрождающиеся из пепла. Кровь которых, оказывается, течет в его Золотинке — самой обычной человеческой девчонке, безмятежно спавшей в кресле королевы вампиров.
— Фениксы выбирают пару один раз на всю жизнь, до самого огненного перерождения или развоплощения. И не бросают своих детей. Никогда, — взгляд мага бесстрастно скользнул по девичьей фигурке в кресле и переключился на собеседницу.
Роуэнн ответила расслабленным прищуром огненно-рубиновых глаз.
— Это так, экзарх. Но только живые фениксы.
— Вы уверены, что ее отец погиб? — уточнил маг.
— Абсолютно. Если бы Нариман был жив, он бы вернулся. Не мог не вернуться, противиться зову крови и собственному Слову не в силах даже бессмертные, — в голосе королевы вампиров проскользнула легкая грусть. — Но он не вернулся с этой войны, которую так хотел закончить.
— Фениксов в обитаемой части Дерева Миров осталось не так много, — задумался иерарх. — Вам известно, из какого мира пришел этот?
— Вампирам недоступны иные миры, так что координаты я вам не назову. Но Нариман называл свой мир Каэрос — Земля Солнца, — непроницаемые, словно выточенные изо льда черты на мгновение смягчились, проявляя ту девчонку, которой Роуэнн была в эпоху крито-минойской цивилизации и строительства пирамид. — Он успел довольно много рассказать о своей родине, до того, как покинул территорию Малкавиэйров. Волшебный мир величественных гор, глубоких каньонов, золотых облаков, радужных водопадов и вертикальных озер, согретых двумя солнцами. Магия там разлита прямо в воздухе, за нее не надо бороться, как здесь — щедрый дар Создателей своим детям, без оглядки на такие пустяки, как раса, род или религия. В памяти Наримана этот мир прекрасен. Был, пока там не началась война.
— Война? — серебристо-стальные глаза слегка потемнели, отражая легкое удивление. — Войны, какими бы высокими материями ни прикрывались, всегда ведутся за ресурсы. Как война могла поглотить мир, в котором всем всего хватало с лихвой? Или в Каэросе проживали в основном неразумные расы?
Королева вампиров немного снисходительно улыбнулась, прищурившись на бокал, играющий отсветами пламени бесчисленных свечей. Ее глаза мягко светились, из вишневых превратившись в огненно-алые.
— А разве наш мир настолько беден ресурсами? Да, здесь не встречается альцион, не добываются аллеорты и в дефиците свободная энергия. Но при разумном подходе тоже всем всего хватит с лихвой. А чего не хватит — найдется в других мирах, Закон Интересов и принципы Равновесия никто не отменял. Мироздание вообще гармонично и изобильно. Но, несмотря на изобилие, вся история нашего мира — это история войн. Вам ли этого не знать, полковник Ивашин, — Роуэнн сделала акцент именно на звании. — Я живу три тысячи восемьсот шестьдесят… четвертый, если не ошибаюсь, год. И за это время, по сути, ничего не изменилось. Воевали всегда, меняются только технологии. Но в чем разница между мечом и атомной бомбой? Только в масштабах жертв и разрушений. Сознание тех, кто начинает войны — сознание раковой клетки — остается неизменным. В любом мире и среди любого народа всегда найдутся те, кому будет казаться мало. И дело тут не столько в благах, сколько в отношении, восприятии, самом принципе существования. Нариман понимал это. Он был правителем, одним из сильнейших в своем мире, среди себе подобных. Но не всех это устраивало. Огненный Престол был слишком лакомым кусочком для многих, в том числе и для родного брата правителя. Арман всегда завидовал брату и соперничал с ним, но тот не придавал этому значения. Его мало интересовали интриги и борьба за власть. Наримана куда больше волновало то, что меняется само лицо Каэроса. Как меняют мир однодневки и временщики, дорвавшиеся до власти, магии, и самое главное — неприступных гор, которые фениксы испокон веков считали своим домом. Люди.
По непроницаемому лицу бессмертной пробежала тень легкой брезгливости.
— Люди? — слегка изогнул бровь маг.
— Люди, — бросила Роуэнн, глядя в пространство. — Только в отличие от наших, создавшие технологии на основе магии. Долгоживущие малочисленные народы — эльфы и фениксы — ничего не могли противопоставить расе, плодящейся, подобно кроликам или саранче. Молодая агрессивная раса все активнее теснила другие вглубь материка, захватывала все новые территории, вынуждая эльфов покидать родные леса, а фениксов — уходить все выше в горы. Те, кто не хотел или не успел уйти — гибли или попадали в плен, и даже мне трудно сказать, что из этого предпочтительнее. Те, кто мог сражаться — сражались за свои дома и семьи, но численное превосходство людей и их технологии не оставляли им шансов. Нариман видел, как полыхали тысячелетние леса, разрушенные, разграбленные города и древние храмы, как погибали Огненные Птицы, осыпаясь даже не пеплом — черной пылью без надежды на перерождение, как дрожали и плакали от чудовищных взрывов горы, как стонал Каэрос. Мир, из которого по капле уходило добро и справедливость, а вместе с ними — и магия, дар божественных прародителей. Только опьяненные властью, безнаказанностью и мнимым могуществом человеческие правители не видели этого, уничтожая друг друга с таким же упоением, как и тех, кто от них отличался. Люди — вообще, довольно мерзкая раса, не способная жить в мире даже друг с другом. Нариман не сразу это понял. Он еще пытался вести переговоры, чтобы защитить свой и без того малочисленный народ от полного истребления. Но на своей шкуре столкнувшись с людским вероломством и коварством, принял решение об эвакуации на другой уровень. В самом диком бреду он не мог представить, что удар в спину нанесет не враг — к врагу спиной не поворачиваются. Удары в спину обычно наносят те, кому доверяешь, кого защищаешь грудью.
— Арман.
— Верно, — кивнула Роуэнн, задумчиво покачивая опустевший бокал. — За спиной Наримана его брат сговорился в врагами. От полного истребления и порабощения фениксов спасло только то, что правитель объявил эвакуацию и открыл порталы раньше, чем планировалось. Почти все успели уйти до того, как Огненный Престол и столица оказались в руках захватчиков. Сам Нариман уйти не успел. Он, конечно, мог улететь или трусливо прыгнуть в ближайший портал. Но если не он, кто бы держал эвакуационные порталы, которые спасали женщин и детей? Нариман держался до последнего. Уже обессиленный, он принял неравный встречный бой, чтобы задержать врага и прикрыть отход своих. А когда из Каэроса ушел последний феникс, он закрыл все порталы и уничтожил следы. Никто не должен был добраться до нового дома его обездоленного, но выжившего народа. Только после этого бывший правитель, в одночасье потерявший все, попытался спасти свою жизнь. Он не боялся смерти, но осыпаться черной пылью под ноги чужих солдат или переродиться в клетке было чересчур. Из последних сил он пытался открыть портал, чтобы переместиться в один из знакомых миров — подлечиться и окрепнуть. Но до пункта назначения не дотянул, вывалился на совершенно чужом, незнакомом слое реальности с неизвестными координатами и дефицитом Силы. Здесь.
