Тут упоминалось о том, что правительство желает устранить от участия в земстве несимпатичную ему часть населения. В польской печати по поводу полемики с графом Корвин-Милевским писалось, что правительство стоит против польского языка, против польской культуры, против католической религии.
П.А. Столыпин в Зимнем дворце. 1908 г.
Это не так.
Правительство понимает, что необходимо в должной мере использовать и густо окрашенную национальную польскую струю, но опасно лишь равномерно разлить эту струю по всей поверхности будущих земских учреждений. Можно, конечно, действовать и иначе. Это зависит от различного понимания идеи государства. Можно понимать государство как совокупность отдельных лиц, племен, народностей, соединенных одним общим законодательством, общей администрацией. Такое государство, как амальгама, блюдет и охраняет существующие соотношения сил. Но можно понимать государство и иначе, можно мыслить государство как силу, как союз, проводящий народные, исторические начала. Такое государство, осуществляя народные заветы, обладает волей, имеет силу и власть принуждения, такое государство преклоняет права отдельных лиц, отдельных групп к правам целого. Таким целым я почитаю Россию. Преемственными носителями такой государственности я почитаю русских законодателей. Решать вам, господа.
Ответ на запрос членов Государственного совета, данный 1 апреля 1911 года
Господа члены Государственного совета!
Из текста предъявленного мне запроса я усматриваю, что от меня требуется разъяснение, почему я представил на Высочайшее утверждение во время перерыва занятий законодательных учреждений, перерыва, к тому же созданного самим правительством, обширный закон, только что перед этим отклоненный Государственным советом.
Полный Свод законов Российской империи. 1911 г.
Я начну с того, что если в этом деянии правительства была бы найдена какая-либо незакономерность, какое-либо нарушение Основных законов, то ответственность за это всецело лежит на мне как на лице, представившем этот акт от имени Совета министров на утверждение Государя Императора и утаившем уклонение его от истинного смысла закона. Поэтому я не могу не чувствовать признательности к авторам запроса, которые взяли на себя инициативу в этом деле, инициативу, дающую мне возможность представить вам ответ. Причем, как бы ни был принят этот ответ, я прошу Государственный совет верить, что правительство в этом случае руководилось только государственной необходимостью так, как оно ее понимало, а ничуть не чувством небрежения или неуважения к правам и к мнению того Высокого учреждения, перед которым я имею честь давать свои объяснения.
Читая речи господ членов Государственного совета, я пришел к убеждению, что высказанные ими доводы могут быть разделены на три категории. Во-первых – доводы юридического свойства. Эти доводы в вопросе о незакономерности имеют, по-моему, преобладающее и даже единственное значение. Затем идут замечания о создании прецедента и об оскорбительном, даже небрежительном отношении правительства к Верхней или даже к обеим палатам, против чего я в свое время буду самым решительным и энергичным образом возражать. И, наконец, указания по существу о том, что в данном деле не было тех признаков чрезвычайности, которые одни только могут обусловить, оправдать применение статьи 87 Основных законов.
Решение вопроса о наличии чрезвычайных обстоятельств принадлежит не законодательным учреждениям и предметом их запросов быть не может. Они представляют предмет доклада Совета министров одному Монарху. Если я остановлюсь в дальнейшем изложении на этих обстоятельствах, то для того только, чтобы осветить внешнюю сторону прошедшего. Таким образом, на первом месте в данном деле стоит юридическая сторона. Я совершенно обойду формальную юридическую сторону, хотя я твердо убежден, что законодательные учреждения не вправе предъявлять запросов Совету министров, как учреждению, не подчиненному Правительствующему сенату. Тем более не вправе они этого делать по вопросам не управления, а по вопросам законодательства.
Здание Сената. 1911 г.
Но переходя к внутренней юридической стороне, я готов для упрощения вопроса, для скорейшего выяснения самой сути разногласия, сразу, с самого начала признать, что я во многом разделяю те принципы, которые высказаны были здесь господами членами Государственного совета во время прений о принятии запроса. Конечно, статья 86 Основных законов не может быть рассчитана па то, чтобы парализовать статью 87. Конечно, совершенно недопустимо введение в обычай перерыва сессий законодательных учреждений для того, чтобы признавать законы, только что отклоненные законодательными учреждениями, имеющими силу и святость законодательной нормы, хотя бы и временного характера. Конечно, статья 87 может быть применяема только в случаях чрезвычайных и исключительных.
Основное разногласие между Государственным советом и правительством, если вчитаться в текст запроса, заключается в другом. Оно заключается в том, что Государственный совет считает непременным, законным условием для применения статьи 87 возникновение чрезвычайных обстоятельств после роспуска или перерыва занятий законодательных учреждений. Правительство толкует эту статью иначе и считает, что чрезвычайные обстоятельства могут возникнуть и до роспуска и вызвать роспуск или перерыв занятий законодательных учреждений с целью принятия чрезвычайных мер. Я нарочито так резко подчеркиваю это обстоятельство, так как оно имеет принципиальное значение. Я совершенно пока оставляю в стороне вопрос по существу, вопрос о целесообразности, вопрос о правильности или неправильности, ошибочности или даже злоупотреблении в оценке правительством чрезвычайных обстоятельств. Я в настоящую минуту стою на принципиальной теоретической стороне вопроса.
Император Николай II. Около 1912 г.
Конечно, для правительства совершенно недопустимо не только нарушение законов, особенно Основных, но и обход их. Правительство должно уважать себя и требовать к себе уважения. Но превыше всего правительство должно ограждать прерогативы Короны и не допускать таких прецедентов, которые могут их в будущем умалить или уменьшить. Между тем, данный вопрос – вопрос не новый, он создал целую литературу в Западной Европе. На Западе при каждом перерыве или роспуске палат для проведения какой-либо законодательной меры поднимались горячие споры, горячие прения как относительно существа, так и относительно закономерности принятой меры. Однако главное, я скажу, почти преобладающее течение в западной литературе выражается в учении тех юристов и ученых, для которых совершенно ясны и бесспорны следующее основные положения: во-первых, что Монарх вправе во всякое время прервать занятия законодательных учреждений, причем цель этого перерыва не подлежит никакому контролю и всякий перерыв открывает возможность, открывает право издания чрезвычайных законов. Этого мнения держится самый компетентный юрист в этой области, Шпигель. Это мнение служит основой для всех последующих работ таких ученых, как Глатцер, Нейгер, Жолгер, и целой плеяды германских и австрийских ученых. Это мнение проходит в большинство руководств, большинство юридических энциклопедий.
