– Это его любимое. Стрелком он был отменным, что ни говори.
Чувствовалось, что за этими словами стоит какая-то история – которой мне, возможно, услышать вовсе не суждено.
Орен отступил, и я сочла это знаком, что можно приблизиться к столу. Все во мне молило отойти от оружия подальше. Воспоминания о пулях, летевших в меня, были еще слишком свежи. Раны все еще болели, но я заставила себя внимательно осмотреть ружье, найти на нем хоть какую-то подсказку.
Наконец я посмотрела на своего телохранителя.
– А как заряжать ружье?
* * *
На четвертом ружье я нашла то, что искала. Для того чтобы зарядить «винчестер», надо было передернуть затвор. С нижней-то стороны этого самого затвора на четвертом ружье я разглядела четыре буквы: О. Д. И. Н. Они были выгравированы на металле так витиевато, что напоминали инициалы, но я сложила из них число и мысленно поставила его рядышком с символом, обнаруженным нами на мосту.
Не бесконечность, подумала я. А восьмерка. А теперь еще и один.
Восемь. Один.
Глава 58
Орен проводил меня до моей комнаты. Я подумала было постучаться к Либби, но было уже поздно – пожалуй, даже слишком, – да и что бы я ей сказала? «Привет, меня чуть не убили, сладких снов»?
Орен осмотрел мою спальню и занял позицию у двери, расставив ноги на ширину плеч и вытянув руки вдоль тела. Ему тоже не помешал бы отдых, но когда дверь между нами захлопнулась, стало понятно, что он твердо намерен его отложить.
Я вытащила телефон из кармана и уставилась на него. Никаких сообщений от Макс. Она была совой, к тому же мы находились в разных штатах, и разница во времени составляла два часа. Так что она вряд ли спала. Я снова разослала во все ее аккаунты в соцсетях то же сообщение, которое написала ей раньше.
Ответь, пожалуйста, с отчаянием думала я. Прошу тебя, Макс.
– Ничего, – констатировала я вслух, хотя вовсе не собиралась этого делать. Стараясь заглушить гнетущее одиночество, я пошла в ванную, положила телефон на полку и сбросила одежду. Посмотрела на себя в зеркало. Если не считать ссадины на лице и повязки, под которой спрятались швы, я была цела и невредима. Я сорвала повязку. Рана под ней была красной и воспаленной, покрытой аккуратной сеточкой швов. Я уставилась на нее.
Кто-то – и почти наверняка этот кто-то имеет отношение к Дому Хоторнов – хочет моей смерти. Я чудом выжила. Я стала одно за другим представлять себе лица братьев. Джеймсон был со мной, когда началась стрельба. Нэш с самого начала заявил, что деньги ему не нужны. Ксандр вел себя со мной дружелюбнее некуда. Но Грэйсон…
Если вы и впрямь девушка неглупая, держитесь подальше от Джеймсона. От всей этой игры. От меня. Он же меня предупреждал. Он рассказывал, что его семья уничтожает все, к чему только прикоснется. А когда я спросила Ребекку о смерти ее сестры, она упомянула вовсе не Джеймсона.
Грэйсон сказал, сердце не выдержало.
Я включила воду погорячее и встала под душ, так, чтобы не намочить рану. Она сильно саднила, но мне было все равно: лишь бы смыть с себя эту страшную ночь. Все, что случилось в Блэквуде. Что произошло между мной и Джеймсоном. Все.
У меня полились слезы. Впрочем, что тут такого: выплакаться в ду́ше.
Спустя пару минут я взяла себя в руки, выключила воду и услышала, как звонит телефон. Я кинулась к нему, вся мокрая, разбрызгивая вокруг капли воды.
– Алло?
– Если ты наврала мне про покушение и поцелуи, пеняй на себя.
Я расслабленно выдохнула.
– Макс!
Кажется, она поняла по моему тону, что я говорю правду.
– Шмот подери, что стряслось, Эйвери? Что у вас там за бесконечный гвоздец?
Я все ей рассказала – все до малейшей детали, все, о чем так хотелось забыть.
– Надо съезжать оттуда, – серьезнейшим тоном заявила Макс.
– Что? – переспросила я. Меня била дрожь, хотя я уже укуталась в полотенце.
– Тебя убить пытались, – с подчеркнутой сдержанностью проговорила Макс. – Значит, надо бежать из этой Смертляндии. Срочно.
– Не могу, – возразила я. – Если я не проживу тут год, то все потеряю!
– Иными словами, твоя жизнь станет точно такой же, как неделю назад. Неужели это так уж плохо?
– Разумеется! – возмутилась я. – Макс, не забывай, мне приходилось жить в машине, и у меня не было ни малейшей уверенности в завтрашнем дне!
– Ключевое слово: жить.
Я плотнее укуталась в полотенце.
– Хочешь сказать, ты на моем месте отказалась бы от миллиардов?
– Нет, ну можно еще, конечно, надрать напоследок этим Хоторнам все, что только можно, но я боялась, как бы ты не приняла это за эвфемизм.
– Макс!
– А что, это я, по-твоему, обжималась с Джеймсоном Хоторном?
Я хотела было объяснить ей, как же так вышло, но с губ сорвалось только:
– А где ты была?
– Прошу прощения?
– Я тебе позвонила сразу же, как все случилось, еще до того, как ко мне пришел Джеймсон. Ты была мне очень нужна, Макс.
В трубке повисло гнетущее молчание.
– Дела у меня прекрасно, – сказала Макс. – Все в шоколаде. Спасибо, что спросила.
– О чем?
– Вот именно. – Макс понизила голос. – Ты вообще заметила, что я тебе звоню с чужого номера? Это телефон брата. А у меня забрали всю технику. Вообще всю. И посадили под домашний арест. А все из-за тебя.
Во время нашего прошлого разговора я почувствовала что-то нелепое, и недаром.
– То есть как – из-за меня?
– Тебе рассказать? Серьезно?
Ну что за вопрос, в конце концов.
– Ну конечно.
– Заметь, с тех пор, как началась эта заварушка, ты ни разу не спросила, как у меня дела, – сказала Макс и напряженно выдохнула. – И, уж будем честны, Эйв, ты и раньше-то не особо этим интересовалась.
Сердце у меня сжалось.
– Это неправда.
– Когда умерла твоя мама, тебе нужна была моя поддержка. И когда ты перебралась к Либби и этому судаку через букву «м», шпынять его в салагу. А уж когда унаследовала миллиарды, так тем более! И я была рада, что могу тебе подставить дружеское плечо, Эйвери, ничего не подумай, но ты вообще помнишь, как, к примеру, зовут моего парня?
Я напрягла память.
– Джаред?
– Ответ неверный, – помолчав, проговорила Макс. – А вот правильный ответ: нет у меня больше никакого парня, а все потому что я застала Джексона с моим телефоном в руках, когда он пересылал себе скриншоты нашей с тобой переписки. Какой-то репортер предложил ему за это кругленькую сумму, – добавила она и снова ненадолго затихла – и эта новая пауза была насквозь пропитана болью. – Сказать какую?
