– Родители по-прежнему ее опекали, но ей порядком наскучила жизнь в клетке. Им с Джеймсоном тогда было по тринадцать. Мне – четырнадцать. Она врывалась в наши жизни на летних каникулах и переворачивала их с ног на голову. Другой такой сорвиголовы я не знаю. Ребекка не отступала от нас ни на шаг, просила быть осторожнее, но Эмили все твердила, что доктора сказали ей, что ее активность зависит исключительно от физической выносливости. И если она что-то может, отказывать себе в этом нет ни малейшей причины. Когда Эмили было шестнадцать, ее родители перебрались сюда окончательно. Они с Ребеккой жили уже не в поместье, как бывало во время каникул, но дедушка все равно оплачивал им обучение в частной школе.
Уже становилось понятно, к чему он клонит.
– И тогда она перестала быть просто «летней подружкой».
– Она стала всем, – сказал Грэйсон, вот только прозвучало это совсем не как комплимент. – Вся школа плясала под ее дудку, если так можно выразиться. Возможно, это мы в этом виноваты.
Стоило завести с ними пускай и неблизкое знакомство – и люди начинали смотреть на тебя по-новому, сказала мне как-то Тея.
– А может, – продолжал Грэйсон, – с Эм попросту и не могло быть иначе. Слишком уж она была умная, слишком красивая, слишком хорошо умела добиваться желаемого. И совсем не знала страха.
– Вы ей нравились, но и Джеймсон тоже, а выбирать она не хотела, – проговорила я.
– Она устроила из всего этого игру, – тряхнув головой, сказал Грэйсон. – И мы на нее, прости господи, купились. Хотелось бы сказать, что это все потому, что мы ее любили – что это все ради нее, но сам не знаю, правда ли это. Как-никак, больше всего в этой жизни Хоторны любят побеждать.
Знала ли это Эмили? Использовала ли эту черту в своих целях? Обижалась ли на нее?
– Но соль в том, что… – Грэйсон прокашлялся. – Она хотела не только того, чтобы мы просто были рядом. Еще ей хотелось кое-что с нас поиметь.
– Деньги?
– Впечатления, – поправил Грэйсон. – Радости. Нестись по гоночному треку на полной скорости, кататься на мотоцикле, держать в руках экзотических змей. Проникать на вечеринки и в клубы, куда нам вход заказан, бывать в запретных местах. Был в этом, можно сказать, азарт. И с ее стороны, и с нашей. – Он немного помолчал. – Точнее сказать, с моей. Что чувствовал Джейми – мне судить трудно.
Джеймсон расстался с ней накануне ее гибели.
– И вот однажды ночью мне позвонила Эмили. Сказала, что с Джеймсоном все кончено, что ей нужен только я, и никто больше. – Грэйсон напряженно сглотнул. – Предложила это отпраздновать. Есть тут неподалеку одно местечко – называется Врата Дьявола. Это скала у самого залива – любители клиф-дайвинга со всего света используют ее как трамплин для прыжков. – Грэйсон потупился. – Я с самого начала понимал, что это плохая затея.
– Насколько плохая? – выдавила из себя я. Язык едва меня слушался.
Грэйсон тяжело задышал.
– Когда мы туда добрались, я полез на скалу пониже. А она – на самую высокую. Не обращая внимания на таблички «опасно». Наплевав на предостережения. Была глубокая ночь. Нам вообще не стоило туда идти. Сам не знаю, почему она не дала мне дождаться утра, не дала мне времени осознать, что она солгала, когда сказала, что выбрала меня.
Джеймсон бросил Эмили. И она сразу позвонила Грэйсону – ждать она была не в настроении.
– Она расшиблась, прыгнув со скалы? – спросила я.
– Нет, – ответил Грэйсон. – Прыжок удался. У нас обоих. А потом я пошел за полотенцами, а когда вернулся… Эмили в воде уже не было. Она лежала на берегу. Мертвая. – Он закрыл глаза. – Сердце остановилось.
– Вы ее не убивали, – возразила я.
– Адреналин убил. А может, высота или скачок давления. Не знаю. Джеймсон ни за что не взял бы ее на берег. Да и мне не стоило.
Она сама принимала решения. И отдавала себе в них отчет. Ты все равно бы ее не переубедил, подумалось мне. Но я чувствовала, что не стоит произносить вслух ничего из этого, даже если это правда. Лучше промолчать.
– Знаете, что после похорон Эмили сказал мне дедушка? Семья превыше всего. Сказал, что с Эмили ничего этого не случилось бы, если бы я в первую очередь думал о семье. Если бы не стал ей подыгрывать, если бы предпочел ей брата. – Я видела, как вздулись жилы у него на шее, точно он хотел еще что-то сказать, но не мог. Но слова наконец нашлись. – Вот в чем вся суть. Один-восемь-один-ноль. Восемнадцатое октября. День смерти Эмили. Ваш день рождения. Так дедушка подтвердил то, что я и так в глубине души знал.
Все это – от начала и до самого конца – из-за меня.
Глава 79
Грэйсон ушел, а Орен проводил меня до дома.
– Много вы услышали из нашего разговора? – спросила я. Голова моя полнилась мыслями и чувствами, которые трудно было обуздать.
Орен многозначительно посмотрел на меня.
– А сколько, по-вашему, нужно?
Я прикусила губу.
– Вы знали Тобиаса Хоторна. Неужели он правда мог сделать меня наследницей лишь потому, что Эмили Лафлин умерла в день моего рождения? Он что, в самом деле решил переписать все свое состояние на случайного человека, родившегося восемнадцатого октября? Или, может, лотерею устроил?
– Не знаю, Эйвери. – Орен покачал головой. – Единственным человеком, знавшим, что у Тобиаса Хоторна на уме, был сам мистер Хоторн.
* * *
Я шла по коридорам поместья в сторону крыла, в котором жили мы с Либби. Интересно, думала я, неужели Грэйсон и Джеймсон больше и словом со мной не обмолвятся? Будущее подернулось туманом, а мысль о том, что меня могли выбрать по такой, казалось бы, ничтожной причине, была точно удар под дых.
Мало ли на планете людей, родившихся в тот же день, что и я.
Я остановилась на лестнице, напротив портрета Тобиаса Хоторна, который мне показывал Ксандр (теперь казалось, что это было целую вечность назад). Как и тогда, я напрягла память, выискивая в ней моменты, когда наши с миллиардером пути могли пересечься. Я заглянула Тобиасу Хоторну в глаза – такие же серебристые, как у Грэйсона, – и тихо спросила: почему?
Почему я?
Почему в письме вы решили извиниться?
Мне вспомнилось, как мы с мамой играли в игру под названием «Есть у меня одна тайна». Так что случилось в день моего рождения?
Я обвела портрет взглядом, не оставив без внимания ни единой морщинки, ни единого намека на характер мистера Хоторна, выдаваемый его позой; тщательно рассмотрела даже фон у него за спиной. Никаких ответов. Потом задержалась на подписи художника.
Тобиас Хоторн. X. X. VIII
Я снова заглянула в серебристые глаза старика. Единственным человеком, знавшим, что у Тобиаса Хоторна на уме, был сам мистер Хоторн. Это автопортрет. А что за числа стоят рядом с именем?
