Пораженно покачав головой, я отступил под напором жара. А через мгновение сквозь дым и пар увидел, что пламя не помогает. Раскаленный груз пробил спину и вонзился в грудную клетку твари. Жег, обугливал плоть и черное нечто, пузырящееся внутри, камни пола вокруг. Но монстр подыхать не торопился, барахтался. И холод вновь укусил руки. Тьма будто дробилась, разбегалась.
– Мак-Моран-н!.. Чужак-к…
Услышав далекий предупреждающий вопль До, я потянулся к Тени волей и разумом. Заглянул в нее и увидел черную кляксу, плавящуюся, дробящуюся на отдельные ручьи. И понял, что задумал Вестник, внутренне похолодел. Вновь вывалился в реальность, с трудом вскочил на ноги. Упал от слабости, встал опять и крикнул:
– Прекрати! Не получится!
Но Мора меня не слушала, продолжала жечь – яростная, злая. Как дева битвы, как сама богиня мщения. Исступленная, впавшая в другую крайность и зацикленная на желании победить страх.
Цепь, отвечая на желание, раскалилась и покраснела, едкая вонь расплывалась по мастерской, а груз превратился в миниатюрное солнце. Жар расплывался вокруг, от него потрескивали и скручивались волосы, слезились глаза.
Раздался второй хлопок, и густая мгла, состоящая из дыма и пара, снова заволокла помещение, лопнуло несколько фонарей, покачнулся батискаф. Жар усилился, а затем начал ослабевать. Я вновь отшатнулся, прикрывшись рукой, всмотрелся в пелену. Но, естественно, ничего не увидел и пробормотал матерное проклятие.
Будто очнувшись, рыжая дернула цепь на себя, и та невероятным образом извернулась, бледно-красный груз рухнул у ног наемницы – изрядно остывший, дымящийся. На какое-то время наступила тишина – лишь потрескивали камешки, шипело, хлюпало. Но я с возрастающим ужасом чувствовал движение потоков холода, а голоса в ушах стали невыносимыми, больно отдавались в голове.
– Олифф, – негромко позвал я. – Помочь сможешь? В себя пришел?..
– Что нужно? – просипел здоровяк.
– Крути ворот, – приказал я. – Нужно залить поганое место водой.
– С-сделаю, – ответил детина. Перехватил взгляд и хмуро кивнул: – Прикрой.
У него зуб на зуб не попадал от страха. Но первый шок прошел, он убедился, что сражаться с Тьмой можно, и сие если не придало уверенности, то вернуло рассудок. Торопливо вскочил и, оставляя кровавые следы, захромал к шлюзовому механизму. В левом боку торчал кусок ржавой арматуры, по штанам обильно текло красное. Но каторжник ничего не замечал.
Так тоже случается. Пока лупит адреналин, человек может пробежать марафон, совершить кучу подвигов, голыми руками передушить уйму врагов. А потом садится отдохнуть и умирает. Ну а Тьма кроме разума воздействует и на нервные окончания, болевой порог может как повыситься, так и упасть в ноль, превращая суровых мужиков в воющих от любого укола детей.
Я проводил его взглядом, крепко сжал в кулаке ампулу с деактиватором, вздохнул и снял колпачок иглы, вколол в вену. Почувствовал, что голоса в мозгу наливаются силой, становятся громче, и стиснул зубы. Закатал рукав и посмотрел на запястье – татуировки выцветали, блекли, таяли участок за участком, над кожей поднимался бледный дымок.
Должно пройти какое-то время, надо продержаться. А потом…
Потом могло и не наступить, если Тьма заметит до того, как верну способности. Хотя и при лучших стечениях обстоятельств никакой гарантии. Я не сражался против такого противника. И в том, что смогу сдержать шепот, уверен не был.
Не хотелось прибегать к данному средству, оттягивал до конца. Но, похоже, наступил момент, когда защита обедненного селенита могла стать камнем на шее. Иногда, чтобы спастись, надо атаковать.
Все это пронеслось в уме за доли секунды, я снова всмотрелся во мглу и сжал кулаки, начал прикидывать, какие печати лучше применить, в каких комбинациях. Благодаря обучению Старика умел использовать различные техники, экспериментировать, совмещать. И пусть ни в одном направлении не достиг высот, но именно за счет своей универсальности порой удивлял и удивлялся.
Еще… еще немного…
Боль нарастала, а холод в руках сменялся жаром.
– Эй, искатель! – позвала Мора.
– Что? – спросил я.
– Мы победили?
– Нет.
От нее повеяло раздражением – слишком уж верила в силу собственного оружия. И слегка недоумением. Но вместе с тем напряглась и спросила:
– Почему? Я думала, простых одержимых можно одолеть.
– Это непростой. Это Вестник.
Рыжая хотела спросить что-то. Но подавилась словами. Потому что установившееся затишье нарушило мерзкое хихиканье.
– Больно, – пропищал голосок из мглы.
– Больно! – вторил ему другой, откуда-то сверху.
– Больно-больно-больно!
Глава 11
На рыжую наемницу было страшно смотреть. Вспышка ярости, придавшая ей сил и вернувшая толику уверенности в себе, сошла на нет. Мора опять побелела как мел, у глаз пролегли тени, а в зрачках билась паника. Как рыбка в маленьком аквариуме о стекло. Плечи поникли, а с обожженных пальцев, что крепко стискивали рукоять моргенштерна, капала кровь. Груз оружия потрескивал, остывая, колючий шар из ярко-желтого стал темным, почти бордовым.
Море было жутко и чертовски одиноко. Как маленькой девочке, потерявшейся в ночном городе. Как ребенку, оставшемуся в темной комнате без родителей и осознавшему, что под кроватью нечто шевелится, скребется, пищит.
Слишком верила в свое оружие. Любила. Полагалась и доверяла, считала частью себя. И когда то подвело, уверенность рыжей тоже дрогнула. Но хуже Тьма, которая незаметно прокралась в ее мысли, усилила ужас. Которая нашептывала: конец, не сопротивляйся, у тебя не получится, опусти руки и умри.
Она не слышала шепот мрака так, как я, не понимала, что с ней творится. Но реагировала, неосознанно боролась и терпела поражение. Медленно, но неотвратимо теряла рассудок. Пройдут секунды или минуты, и Тьма вгрызется в ее разум настолько, что сможет путать сознание, показывать образы и миражи, подсказывать, управлять. И наконец проникнет – или напрямую, или через Изнанку – в плоть, начнет все изменять и плавить. Но пока что наемница боролась. Скрежетала зубами и недоверчиво бормотала:
– Но я ведь попала. Почему?..
«Да потому что пламя утренней звезды напитывается Изнанкой, – вертелось у меня на языке. – Огонь вредит мраку, но энергия той стороны, напротив, помогает, подпитывает. К тому же Тьмы слишком много, такой сгусток не разбить древним артефактом».
Но вслух я ничего не сказал. Тем более что наступившую тишину вновь нарушило мерзкое хихиканье, во мгле раздалось частое цоканье – как топоток перебегающего с места на место краба.
Сердце окатило холодом, по спине побежали отвратительные мурашки, а волосы зашевелились от страха. Я невольно отступил, беспомощно сжав кулаки, – рано, не готов.
