Я то и дело слушал инструментальные треки Ино, пытаясь понять историю, которую рассказывала его музыка. Эти треки не были эмбиентными, как можно было бы ожидать, и я ощущал, что песенные структуры выплывали сами собой. «Выплывать» – глагол, который почти идеально описывает, как музыканты и авторы песен раскрывают внутренний потенциал скромного музыкального ядра. Вот почему писатели и музыканты часто говорят, что они чувствуют лишь частичную ответственность за создание произведений, утверждая, что песня, картина, танец или слова, над которыми идет работа, «говорят» создателям, чем они хотят стать. Но когда с вами «говорит» произведение, которое было написано кем-то другим, – это еще бóльшая загадка. «Говорите» ли вы на одном языке? Насколько это произведение искренне? Может, изначально оно задумывалось как ироничное? Вот этот неуклюжий кусочек должен быть забавным, или стоит подумать о том, как его исправить? Оставить произведение столь же красивым или добавить немного шероховатости?
Поначалу я не совсем понимал, что делать с треками Ино. Может быть, я испытывал некоторое беспокойство под давлением нашего предыдущего совместного опыта – альбома Bush of Ghosts, который за 30 лет накопил достаточно весомую репутацию. Я знал, что мы не можем позволить себе сделать Bush of Ghosts 2. История музыки оказывает такое же влияние на композицию, как и все остальное. Просидев с этими треками почти год, я в конце концов написал Ино ответ. Я сказал ему, что эта музыка вызывает целый ряд ассоциаций – с фолком, электронной и госпел-музыкой, и предположил, что мои слова и мелодии могли бы подчеркнуть это, если он не против. Брайан полюбил госпел-музыку много лет назад, и вот что он в итоге написал в примечаниях к Everything That Happens:
Песня “Surrender to His Will” преподобного Масео Вудса и The Christian Tabernacle Choir была первым госпелом, который затронул струны моей души. Я услышал ее в эфире южноамериканской радиостанции, когда был на Багамах и работал с Talking Heads над альбомом More Songs About Buildings and Food. Проведя с ними некоторое время и узнав об их музыкальных интересах, я начал воспринимать жанры и стили, которые действительно не замечал до этого момента, включая госпел. Таким образом, вполне уместно, что круг должен замкнуться именно этим альбомом.
Будучи иностранцем в Нью-Йорке, где я оказался вскоре после записи More Songs, я был удивлен тем, как мало внимания американцы уделяли своей собственной великой местной музыке. Она в какой-то мере считалось немодной, как будто одобрение госпела обязательно подразумевало поддержку связанных с ним религиозных рамок. Однако благодаря преподобному Вудсу я стал воспринимать госпел скорее как акт самоотречения, чем как акт поклонения; и это, конечно, заинтриговало меня и с тех пор стало частью моей музыки. Возможно, именно поэтому я использую тональности и аккорды, которые легко слушать и которым хочется подпевать. Я хочу, чтобы моя музыка была гостеприимной, чтобы слушатель мог найти в ней свое место.
Хотя мой план был слегка расплывчатым, Ино не возражал, поэтому я принялся работать над первой песней, которой он дал рабочее название “And Suddenly”. Накануне я прочел книгу Дэйва Эггерса «Что есть что» (What Is the What) о молодом человеке по имени Валентино Ачак Денга и его кошмарном путешествии из разрушенной деревни в Южном Судане в Атланту в штате Джорджия. История Валентино была душераздирающей, но в то же время красивой, вдохновляющей и порой даже забавной. Полагаю, что был под впечатлением от прочитанного, когда садился за микрофон. В результате получилась песня “One Fine Day”. Я записал несколько дополнительных вокальных гармоний в припевах, чтобы она звучала полнее, и отправил результат по электронной почте Ино.
Мы оба были в восторге: настроение песни – да что там песни, всего альбома! – удалось точно передать с первой попытки. Слова, к которым я тяготел, действительно имели некоторые библейские аллюзии (тот самый госпел, о котором я говорил), но довольно завуалированные. Мы договорились продолжить работу над проектом.
Я понял, что гармонические основы некоторых треков, присланных Эно, были простыми, во многом похожими на традиционный фолк, кантри или старомодный госпел, до того как эти жанры развились и усложнились. Последовательности аккордов Брайана были, в их кажущейся музыкальной простоте, непохожи на все, что мог бы придумать я сам. Мой внутренний критик не позволил бы мне написать песню с тремя мажорными аккордами – мне казалось, что я должен был перерасти это. Однако тот факт, что эта почти наивная прямота была чьей-то чужой идеей, а не моей, оправдывал меня: если что, виноват не я. Это подтолкнуло меня в новом (старом) направлении, что, безусловно, было хорошо.
Сочинение слов представляло сложность скорее в эмоциональном плане, нежели в техническом: что могло бы подойти этим гармонически простым (хотя и текстурно сложным) основам и как написать проникновенные слова, не прибегая к клише, которые так или иначе навевают эти аккорды и структуры? Я был удивлен: в результате получалось нечто обнадеживающее и позитивное, даже несмотря на то, что в некоторых текстах фигурировали взрывающиеся автомобили, войны и иные зловещие сценарии.
Эти песни напоминали чем-то наши предыдущие работы – здесь нет ничего удивительного, – но появилось и что-то новое. Откуда возник новый жизнерадостный и ободряющий тон, особенно в те смутные времена? Каждый день, пока велась работа над этими песнями, я продолжал ужасаться циничным маневрам Дика Чейни, Дональда Рамсфелда, Карла Роува, Тони Блэра и прочих и разочаровываться снисходительностью, с какой их действия освещали средства массовой информации. Маккейн баллотировался в президенты, и помощники выбрали Сару Пэйлин в качестве его напарника – шаг, который был воспринят на удивление серьезно. Из противоборствующего лагеря избирался чернокожий человек, который писал вдохновляющие речи и давал надежду иным из нас, хотя, полагаю, в любом политике таится некоторое количество яда. Таков был политический контекст, в котором писались эти песни, и я вскоре обнаружил, что, как и в предыдущих моих сольных альбомах, все, что выходило из-под моего пера, было наполнено надеждой и человечностью – в противовес цинизму и жадности.
Некоторые тексты и жалобные мелодии, которые я придумал, были ответом на то, что, как мне казалось, уже и так на глубинном уровне было заложено в музыке Ино. Я хотел найти повод не поддаваться цинизму, иметь какую-то веру, даже когда ничто вокруг меня, казалось, не оправдывало ее. Сочинение и пение были попыткой своего рода музыкального самовосстановления.
Царство грез
Волонтерская организация по борьбе со СПИДом Red Hot, основанная в 1989 году, выпускает серию благотворительных записей, которые создаются в сотрудничестве между разными музыкантами. В 1999 году мне предложили поработать вместе с композитором и певцом Каэтану Велозу над песней для их коллекции “Red Hot + Lisbon” (Лиссабон упоминался в названии несмотря на то, что Каэтану родом из Бразилии, а не из Португалии.) Я большой поклонник Велозу, кроме того, мы с ним несколько раз встречались, так что идея поработать вместе нам понравилась.
