— Будь моя воля, поменял бы их местами, все-таки за Дамзаевым куда больше жертв, — Президент щелкнул пальцами, эта привычка сохранилась у него со времен занятий спортом. — Хотя хрен редьки не слаще. И все-таки надо бы организовать проверку по Тригорску, слишком невелика разница во времени. Распорядись от моего имени, чтобы туда послали толкового оперативника из ФСБ. А что за рубежом?
— Европа в экстазе. Сообщения о моратории на первых страницах газет. Всеобщая эйфория, все телеканалы продолжают комментировать указ.
— Я бы предпочел прочесть об этом лично. Обеспечь, Саша, переводы из основных стран Евросоюза, США и обязательно Финляндии. Соседка все-таки.
— Будет исполнено. — Снегирев вышел, притворив дверь.
Президент взял папку, оставленную помощником, пройдя к окну, отдернул штору. Небо с утра заволокло тучами, моросил дождь.
«Вот и погода изменилась, под стать моему указу, — подумал он. — Одни в полной эйфории, как выразился Александр. Другие, а таких в России большинство, наверняка осуждают меня».
Резкий телефонный звонок оторвал его от раздумий. Звонил красно-синий телефон, из десятка разноцветных на международном столе. Кедров взял трубку, придвинул кресло. Он ожидал отнюдь не короткого разговора.
— Хеллоу, Ник! — он узнал голос президента США Коллинза. — Ты шагаешь в ногу со старушкой Европой, поздравляю.
— Пока у нас лишь приостановка высшей меры, введен мораторий. Надо, Билл, осмотреться, обдумать, что к чему.
— Мы давненько не общались, — голос Коллинза был доброжелателен и энергичен. — У нас часть сенаторов приветствуют перемены в России, хотя есть и недовольные. И несколько штатов, где смертная казнь издавна существует, тоже подумывают об ее отмене.
— Сколько же у вас кровожадных?
— Много, что-то порядка тридцати шести штатов. В них мы не будем торопиться, хотя та же Европа советует. В паре наших университетов ученые-криминалисты попробовали все разложить по полочкам. Так, в Эмори они подсчитали, что казнь одного преступника предотвращает 18 убийств. Другой университет во главе с профессорами Адлером и Саммерсом называет еще более впечатляющую цифру: с каждой казнью в последующем году происходит на 75 убийств меньше!
— Цифры любопытные. Хотя, признаюсь, для меня принятие моратория было нелегким решением.
— Понимаю. И куда денешь уже приговоренных?
— Не забывай, мы на планете — одна шестая часть суши. Места хватит. Те же Сибирь, Чукотка, Сахалин…
— Тебе легче, — расхохотался Коллинз. — Сибирь или Сахалин — это круто, а мне что — смертников в Майами или на Великие озера отправлять?
— Есть еще мыс Канаверал, — осторожно пошутил Кедров.
— Вот тут ты угадал, Ник! — Президент США был в отличном настроении. — Внесу твое предложение в НАСА, и отправим их на Марс. Но годков пятнадцать, пока новый ракетный проект не заработает, этим парням придется обождать.
— Может, и нашим ракетчикам подумать о Марсе? Время есть, мораторий только введен в России.
— Думаю, Ник, не ошибешься. Вот хотя бы на закуску еще и такие цифры. Ученые из Хьюстона подсчитали, что мораторий на смертную казнь, введенный в штате Иллинойс, спровоцировал в последнем году около 150 убийств. Так что замена электрического стула, расстрела или смертельной инъекции пожизненным заключением не воспринимается на «ура», как более гуманный шаг.
— Ты только о моратории хотел поговорить?
— Если бы… — После паузы Коллинз продолжил: — Как понимаешь, Ник, между нашими странами есть проблемы более существенные.
— Тут, Билл, ты целиком прав. К примеру, вы поддерживаете Саакашвили в Грузии, а он закрывает глаза, что через его границу в Россию засылают террористов и оружие.
— Это, Ник, еще надо доказать. Тогда встречный вопрос: скажи, почему Россия поддерживает государственные режимы в арабском мире, в Иране, Сирии, Египте?
— Сложный вопрос, на уровне международной дипломатии. Думаю, Билл, нам следует все обсудить при личной встрече. Но, согласись, международный терроризм угрожает как США, так и России. А посему приглашаю тебя для откровенного разговора осенью в Сочи, на бархатный сезон. Политика политикой, но есть еще и яхта под парусом, утренняя пробежка вдоль моря, ведь ты слывешь спортивным президентом.
— Спасибо, подумаю о столь соблазнительном предложении. А насчет мыса Канаверал и Марса, — шутливо закончил Коллинз, — сошлюсь на тебя и внесу предложение по нашим «нехорошим» ребятам в сенат.
18
Поскольку журналист Анатолий Фальковский с рождения был чистым евреем, что по отцу Соломону Евгеньевичу, что по матери Кларе Семеновне, он не комплексовал, понимая, что принадлежность к своему народу не выбирают. Родился он в Черновцах. В школе, в армии, потом в институте, куда на журфак ему удалось поступить лишь со второго захода со льготами после демобилизации, бывали проблемы с пресловутым пятым пунктом. Непредсказуемо, подобно падению в грязную зловонную лужу, его пусть нечасто, но порой сопровождали обидные злые слова — «жид», «еврейчик», «пархатый», случались и иные варианты.
Однако, крепкий от природы, в старших классах, да и в армии занимавшийся борьбой, Анатолий мог постоять за себя. И неудивительно, что именно за годы службы в Горьком, где бок о бок с ним были украинцы, армяне, узбеки, ребята из Прибалтики, при большинстве, конечно же, русских, у него сформировалось обостренное чувство интернационализма. Фальковский душой, сердцем понимал, что среди любой нации есть достойные люди. Но равно встречаются подлецы и карьеристы, нелучшие представители рода человеческого, с которыми не стоит идти в разведку. С этим ретрочувством, в значительной степени ностальгическим, памятуя об ушедшем в историю Советском Союзе, он и жил.
Анатолию вспомнилось, как в день демобилизации, перед первым экзаменом на факультет журналистики в Горьком, он получал свой гражданский паспорт. Накануне их армейский старшина Мишулин поставил парня в суточный наряд начальником караула. Доводы о том, что завтра экзамен и ему писать сочинение по литературе, на упертого старшину, вставшего гранитным утесом перед умоляющими фразами Фальковского, действия не возымели.
— Отдежуришь и валяй, пиши сочинения, — отрезал Мишулин. — Дежурную машину, так и быть, тебе обеспечу. Вмиг домчит до места.
В отчаянии, понимая, что после бессонной ночи он ничего путного не напишет, Анатолий обратился к замполиту Марушину. Душевный Николай Александрович, в прошлом боевой офицер, Герой Советского Союза, получивший «Золотую Звезду» в Великую Отечественную за форсирование Днепра, понял солдата. После звонка в штаб начальству он распорядился:
— Поезжай в канцелярию полка, там на тебя уже готовят приказ о демобилизации. Оттуда иди в паспортный стол, получишь, если вспоминать Маяковского, краснокожую паспортину. Об исполнении доложить…
С приказом из штаба полка, стараясь не измять столь драгоценный документ, Анатолий, робко постучавшись, вошел в кабинет начальника паспортного стола. Им оказался уже в годах седоватый майор с усталым красноватым лицом.
