Книга Мораторий на крови, страница 29. Автор книги Марк Фурман

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Мораторий на крови»

Cтраница 29

— Я припугнул Калистратова, думал, не решится. Он же, паршивец, поступил по-своему, но у нас так и не появился.

— Докладные лиц, причастных к расстрелу, у вас?

— Вся информация собрана. Есть объяснительные дежурного наряда, заключения врача и судмедэксперта, ксерокопии из оперативного журнала за сутки.

— Годится, не хватает лишь одного документа.

— Какого? — Папуша вопросительно взглянул на Лаврика.

— Вашей докладной, Федор Ильич. И еще вопрос: почему лично вы, руководитель режимного учреждения, не присутствовали при расстреле Милославского? А ведь были обязаны в соответствии с уставом службы. Известно, что было произведено два выстрела, и для расстрела второго смертника — террориста Дамзаева, как это ни странно, патронов попросту не хватило. Постарайтесь все подробно изложить в вашей докладной, около четырех дня за всеми материалами заедет дежурная автомашина ФСБ.

37

— Куда, Анатолий Соломонович? — водитель вопросительно взглянул на Фальковского.

— Давай, Шурик, ко мне в Бекетово, и свободен. Приоткрой окно, перекурим.

Редакционная «Волга», миновав последний городской светофор, выехала за пределы Тригорска. Уже рассвело, желто-оранжевый диск утреннего солнца, цепляясь за верхушки деревьев, поднимался над лесом. За стеклом промелькнули пост ГАИ, авторынок, резная деревянная ограда ресторана «Русская слобода». Журналист устало откинулся на спинку сиденья.

Деревенский дом Фальковского, рубленый сосновый пятистенок, приобретенный с десяток лет назад, стоял на окраине села. Сразу за домом начиналось прежде радовавшее взор бывшее совхозное поле. Весной — молодой зеленью всходов, летом — колеблющимися от малейшего ветерка, напевно шелестящими колосьями ржи. Сейчас поле заросло блеклыми желтоватыми сорняками высотой с человеческий рост, репейником и чертополохом, поверх которых, на границе с горизонтом виднелась зеленоватая кромка леса.

Проводив взглядом отъехавшую «Волгу», Анатолий огляделся вокруг. И, если раньше ему хотелось побыть одному, теперь чувство столь желанного одиночества притупилось, сменившись безразличием ко всему окружающему и, как следствие, полной апатией и подавленностью. Он прикрыл калитку, запер ворота. Меньше всего Фальковскому сейчас хотелось, чтобы кто-то из соседей, тех же дачников-тригорцев, зашел к нему.

Уже парило. Окрест, от задыхающейся в жаре земли, до верхушек яблонь, густо обсыпанных наливающимися соком плодами, и поверх них в высоту струился невидимый тяжкий зной. Раздевшись до трусов и сбросив обувь, Анатолий, вяло шевеля пальцами ног, сорвал травинку и, выбрав место в тени, в стороне от щербатого пня, на котором рубил дрова, упал на землю. «Еще часа два побуду один, и надо бы поспать», — мелькнула спасительная мысль. Хотелось пить, но и встать тоже не было сил. Он пересилил жажду и задремал.

Когда Фальковский проснулся, солнечный диск, обогнув печную трубу и конек крыши, ослепил его. Ноги и низ живота жгло от прямых солнечных лучей, голова и грудь находились в тени. Прямо над ним расстилался безбрежный голубой простор, где-то сбоку, на грани взора и неба, вздыбилась грозовая туча.

Внезапно окружающий мир померк. Все отдалилось, растворилось в пространстве, и перед ним возникло лицо Анны. Она улыбалась ему той лукавой, чуть хитроватой улыбкой, которую он так любил. Словно бы спрашивала: «Папка, ты еще не забыл, помнишь меня? Мне ведь скоро сдавать зачет по драматургии Чехова, так что позаботься, обеспечь литературой…»

Он тяжело покачал головой, упершись ступнями в землю, сдвинул тело в тень. Согревающее душу видение дочери пропало. Теперь перед глазами возникли кладбищенская ограда, разрытая могила, гроб из грубо обструганных досок, в нем труп расстрелянного маньяка. Только сейчас один на один с собой, слившись с горячей от зноя землей, он осознал, что убийцы Анны нет на свете.

«Как хорошо и справедливо, что президентский указ о моратории запоздал!» В мыслях несчастного отца нарастала, ширилась охватившая его и все вокруг мстительная и одновременно безмерно счастливая мелодия. Сквозь пот на лице, сдерживая слезы, он впервые за три года отчаянья и боли радостно рассмеялся. Широко раскинув руки, Анатолий обратил ладони к небу.

И ощущая чудодейственную энергию свыше, накатившую столь неожиданно, бодро вскочив, он подошел к поленнице с дровами. Под ее краем, в укромном месте, рука нащупала топор. Установив белый в крапинку березовый кряж на пень-наковальню, Фальковский с одного удара расколол его пополам. Едва он примерился для второго удара, снаружи за забором послышались шум мотора, чьи-то голоса. Анатолий узнал голос жены, басок Калистратова. Вонзив топор носком в пень, он пошел отворять калитку.

38

Солнце поднялось над оградой, когда Фальковский, стряхивая остатки сна, вышел на крыльцо. Ирина с младшей дочерью Машей, заночевавший у них Калистратов еще спали. Сняв ведро с гвоздя на кухне, прихватив на веранде второе, он пошел к колодцу.

Вернувшись во двор с полными ведрами, жадно напившись из того, где вода показалась более прозрачной, Анатолий обнажился, повесив трусы на ветвь доживающей свой век сухой яблони. Теперь предстояла любимая еще с армейской юности процедура. Прежде чем окатить себя с головы до пят холодной колодезной водой, он постелил на влажную от утренней росы траву пару старых газет. Ступив босиком на мятые страницы и подняв ведро над головой, разглядел внизу под ногами свое давнее интервью с прокурором области о состоянии преступности. После чего, дивясь совпадению содержания той статьи с событиями последних дней, глубоко вздохнув, обрушил на себя двойной ледяной водопад, поочередно из каждого ведра.

Завершив водную процедуру, вновь наполнив ведра водой из колодца, Фальковский прошел в дом, сунул мокрые газеты в печь. Не пропадать же добру, пригодятся к осени для растопки. После чего растерся до красноты жестким махровым полотенцем.

Анатолий припомнил, что прежний прокурор области Анисин, переведенный в Москву и знавший о трагедии в их семье, когда речь зашла об арестованном Милославском и его жертвах, заметил, что вскоре следствие будет закончено и он лично подпишет обвинительное заключение о применении к маньяку высшей меры.

«Надо бы позвонить, поблагодарить Глеба Викторовича, — подумал Фальковский. — Ведь подписанное им заключение поспособствовало справедливости наказания и приговору суда о высшей мере. Нам еще повезло, — мысли его вновь сдвинулись к указу о моратории. — А сколько по матушке России таких несчастных, как мы с Ирой, ждут праведного суда над нелюдями и убийцами вопреки этому, будь он неладен, мораторию? Теперь уж не дождутся…»

Фальковский сорвал показавшееся спелее других крупное яблоко, вонзил зубы в желтоватый бочок. Плод, однако, оказался недозрелым, терпко-кислым, он отбросил яблоко в сторону. Закурив, припомнил вчерашний вечер.

…Понимая, что Анатолию с Ириной не до застолья и разносолов, редактор все привез сам. Когда охлажденную «Кедровку» разлили по рюмкам и даже предпочитающая сухое вино Ирина не отказалась от крепкого спиртного, редактор произнес тост:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация