Влас никогда не был трусом и интуиции своей привык доверять. Вот у Грини – чуйка, а у него профессиональное чутье. И чутье это криком кричало, что не врал Зверобой, ходят по Гремучей лощине мертвяки!
Ну, а раз ходят, значит, нужно с ними что-то делать, как-то останавливать. Не привык Влас бегать от опасности, какой бы она ни была, привык смотреть своему страху в глаза. Вот и посмотрел…
Глаза у страха были черные, как бездонные колодцы. Из чувств в них был только голод.
– Стой, стрелять буду, – велел Влас тихо, но строго.
Разумный человек сто раз подумает, прежде, чем броситься в бой, но то человек… Да и сам он прекрасно понимал, что стрелять опасно, что выстрелы могут привлечь ненужное внимание. Оставалась рукопашная.
Для рукопашной лучше всего годился топор, рукоять которого удобно легла в ладонь. Влас замахнулся в тот самый момент, когда мертвец с голодным урчанием бросился на него. Остро наточенное лезвие вонзилось в плечо мертвецу. Был бы он живой, уже бы криком кричал от боли, но мертвому, видать, не больно. Влас потянул топор на себя, и мертвец ринулся следом, из разверстой раны на землю не упало ни кровинки. Вот такие дела. Впору поверить и в оборотней, и в черта лысого. Только нет времени. Совсем нет!
Когда тварь бросила во второй раз, Влас уже бил, не жалеючи, со всей мочи. Э, нет! Никуда он не уйдет, пока не разберется, что тут такое происходит, откуда взялось это визжащее исчадие! Жаль, стрелять нельзя, с автоматом было бы сподручнее.
А исчадие оказалось сильным, это только на вид – хлипкий мужичок, а на поверку – монстра, неутомимая и смертельно опасная. От одной когтистой лапы Влас увернуться успел, а вот вторая задела, прочертила черным когтем борозду от глаза до подбородка, пустила кровь. То ли от вида крови, то ли от запаха ее исчадие окончательно ошалело. Теперь оно нападало, а Влас отбивался. Крутился волчком, махал топором, что мельница крыльями. Возникло чувство, что бьется он не с одним мертвяком, а с тремя, как минимум. А еще возникло чувство, что еще немного – и ему хана! Тянулось исчадие к его лицу, примерялось к обмотанной шарфом шее, и кровь в жилах холодела от этого взгляда. Потому что мало осознать, что борешься ты не с живым человеком, а с восставшим мертвецом. Вот прямо сейчас, в это самое мгновение, приходило понимание – если не сдюжит, не просто попрощается с жизнью, а станет закуской. А как сдюжить, если все удары, нанесенные топором, остаются без внимания, останавливают исчадие лишь на мгновение, но не убивают. Мертвое умереть не может! Вот так…
В этот замах Влас вложил всю свою силу и всю свою нерастраченную ярость. Бил так, чтобы наверняка, но, когда голова исчадия слетела с плеч и покатилась по земле, все равно не сразу поверил, что победил, потому что обезглавленное тело еще несколько долгих мгновение продолжало двигаться, слепо шарило в пустоте руками. От тела Влас не отступил, а позорно отпрыгнул. Разве что не вскрикнул, как баба. А потом еще долгую минуту не решался приблизиться, поискал по карманам, нашел папиросы, закурил. Первым делом двинулся к голове. Хоть и противно, а нужно разглядеть поближе, понять, что за тварь такая на него напала.
Глаза твари больше не были черными, они таращились на Власа серыми бельмами. Из раскрытой пасти вывалился синий язык. Как у висельника – подумалось с отвращением. Но внимание Власа привлек не язык, а зубы. Клыки у исчадия были длинные и острые, вполне себе звериные. Или упыриные…
Последняя мысль уже не казалась ему ни дикой, ни неожиданной. Впрочем, как и рассказ Зверобоя больше не казался деревенской сказкой. Может и нет в Гремучей лощине оборотня, а вот упыри завелись. Откуда взялись? Как появились на свет божий? У Власа на эти вопросы не было ответов. Что-то уж больно много его вопросов в последнее время оставались без ответов. И эти два, пожалуй, даже не самые главные.
За спиной зашуршало, и он стремительно развернулся, готовый в любой момент метнуть топор.
– Свои! Свои, товарищ командир! – Послышался из кустов голос Зверобоя.
– Выходи, – велел Влас, но топор далеко прятать не стал. На всякий случай.
– Долго вас не было, товарищ командир. – Из кустов Зверобой выбирался неспешно, с опаской. – Подумал, не случилось ли что. Решил вот проверить.
Он говорил, а смотрел не на Власа, а на лежащее у его ног тело. И с каждым сказанным словом голос его становился все тише и тише.
– Батюшки светы! – Он торопливо перекрестился.
– Знаешь его? – спросил Влас. Топор он по-прежнему держал наготове.
– Так это Ленька Сиволапов. Он из местных, дурачок деревенский… был. Его и на фронт не забрали по слабоумию. – Зверобой огляделся, увидел разрытую могилу, посерел лицом: – Это вы все, товарищ командир?
– Он был среди похороненных? – отвечать на вопрос Влас не стал. Ему бы на свои вопросы ответы получить.
– Не было. – Зверобой замотал головой. На Власа он теперь косился с великой опаской, как на сумасшедшего. – Я его еще третьего для живым-здоровым видел. От пожара он утек, ну и ошивался поблизости. Я ему, помнится, сказал, чтобы в город шел. В городе у него родня есть. Да, видать, не послушался. – Зверобой замолчал, а потом шепотом спросил: – А зачем вы его, товарищ командир?
– Сюда иди, – велел Влас, приседая над отрубленной головой. – Ты же охотник у нас, следопыт. Смотри, что видишь? Только внимательно смотри!
Не хотелось Зверобою смотреть. По всему видать, он уже сильно пожалел, что спустился в овраг, но спустя мгновение он собрался с духом, подошел к мертвецу, присел на корточки рядом с Власом. Смотрел долго, и рану осмотрел, и не побрезговал в рот заглянуть и зубы изучить. Влас молчал, не мешал. Сейчас ему было нужно посмотреть на случившееся чужими глазами, свести воедино полученную информацию. Все, как когда-то на службе. Вот так к этому нужно относиться. Есть преступление, и его работа – преступление расследовать. И не важно, что в этом конкретном случае убийца, вроде как, он сам. Чутье подсказывало, что убили жертву задолго до того, как он снес ей голову.
– Матерь божья, – наконец прошептал Зверобой и распрямился. На Власа он старался не смотреть, шарил взглядом по сторонам, опасался.
Влас и сам опасался, понимал, что нужно уносить ноги. Но сначала надо осмотреть место преступления, собрать улики и показания.
– Ну, что скажешь, Василий? – спросил он тоном спокойным, даже деловым. В былые времена его спокойствие на свидетелей действовало благотворно и весьма успокаивающе.
– Кровь странная. – На Зверобоя тоже подействовало. Или может его собственный охотничий профессионализм взял верх над страхом. – Черная, словно бы из вен, а не из артерий. А быть такого не может, потому как, когда зверю шею режешь, кровища хлещет красная. Ногти, опять же. Длинные, черные, точно звериные. Не было у Сиволапова таких ногтей отродясь, он их сгрызал, не давал отрасти. Я это точно знаю, потому что при мне мамка евоная его за это отчитывала.
– Больше никаких странностей? – спросил Влас, подводя к самому главному.
