В море не очень-то наскребешь новостей, которые были бы интересны университету, пытался жалкими аргументами усыпить он свою совесть. И сам же не соглашался с собой. Надо было искать неожиданные ракурсы и подключать аналитику. Тем более с тобой никто особенно не хочет делиться информацией. Иногда внутренняя полемика с самим собой повергала его в депрессию, но он недолго поддавался унынию и хандре: ему обязательно хотелось разобраться, что на самом деле происходит на паруснике. Тут была какая-то тайна, пока не очень понятная ему. Но, как истинному журналюге, ему хотелось докопаться до истины…
Каюта № 204, 23–57, на краю сознания и чего-то еще…
Посылаю, как борзописец, на мой взгляд, бесполезную информацию. Кто ее читает? Ну, может быть, родители курсантов, которые в онлайн — режиме следят за своими чадами в походе. Пишу снова и снова одно и то же: спустили косые и брасопили на фордевинд. Следующим утром с фордевинда на бакштаг; впрочем, недолго музыка играла — обратно идем на фордевинде. Ах, я расширяю свой кругозор! А на самом деле хожу с поклоном к боцману Роме, и он разъясняет, чего мы убирали, чего поднимали, но тем не менее я умнею на глазах: операция, которую курсанты сделали в какой уж раз, называлась «убрать паруса на гитовы и гордени», чтобы снова через два часа поднять паруса и идти на фордевинде.
Мне кажется, в это время уже все ненавидели старпома, который командовал на мостике. Ан нет, никого это не напрягает, кроме меня, который, впрочем, ничего не делает, а только путается под ногами. Уже чуть позже начинаешь соображать: это же морская выучка, в море ты не можешь действовать в одиночку, а то погибнешь. Пацаны действуют как единый организм. Что бы представляла собой красавица «Надежда» без экипажа, предоставленная сама себе? Риторический вопрос.
Немного о наших буднях.
Вечерами идут шахматные поединки в рамках судовой спартакиады, а также подтягивание. Некоторые монстры типа братьев Орликовых подтянулись более чем по пятьдесят раз. Конечно, смотришь на них — аполлоны. А что у них в голове? Оказалось, они и по учебным дисциплинам не на последних ролях.
Тут недавно обнаружил, что в учебной штурманской рубке идет работа с навигационным оборудованием и картами. Как-то сунулся туда вечером, а там, оказывается, сдают зачет по огням маяков. Во как! Приперся в радиорубку предложить Александру партийку в шахматы, а там он курсантам показывает, как подавать — тьфу — тьфу, конечно, — сигнал бедствия в экстренном случае. Тут же почерпнул совершенно ненужную мне информацию, что международный позывной нашей «Надежды» — UABA, под этим именем её знают в эфире. Ретировался из рубки. Тащусь дальше. Один я неприкаянный, без особых обязательств и дел. Если не считать, что выдавливаю из своего мозга по капельке несколько фраз по поводу, где идем (а хотел сначала написать, как сухопутный джентльмен, «где плывем», но вовремя вспомнил, что я почти моряк). Итак, выжимаю каждый раз с огромным трудом: где идем, что произошло и что намечается. Всё это умещается в четыре — пять предложений. А когда-то я живописал бы это с большим чувством и восторгом на нескольких страницах. Что-то мне опять плохо. Неужели все — таки незаметно подкралась морская болезнь?
Что касается живности морской, есть ли она или нет, склоняюсь к мысли после вчерашнего случая, что есть. К нам на утрешнюю волглую палубу спланировали пара штук из отряда сарганообразных. Летучие рыбы потому и называются летучими, что стаями выныривают из воды и несутся над барашками волн довольно продолжительное время, чтобы опять исчезнуть в пучине морской. Я сначала вообще их принял за стайки каких-то мелких пташек. Рыбка сия — величиной с две ладошки, с большими прижаберными плавниками, по облику отдаленно напомнившая мне скумбрию, — именуется «азиатско — американский короткокрыл». Это я в инэте нарыл…
Также нами частенько интересовались дельфины. Но интеллект свой ни как не проявили, дружбы с нами не завели, уплыли восвояси. А однажды, в Индийском океане к паруснику подошла совсем близко, правда ненадолго, очевидно для знакомства, китиха с китенком. Сделав круг почета, мама, наверное, была удивлена, что такой большой корабль совершенно не производил шума, так как мы шли под парусами.
А вот еще, чуть не забыл: немецкая субмарина на приличном расстоянии в надводном положении встречала нас у Мальдив, а может, и не нас. Но мы ее хорошо видели в бинокли, и, соответственно, я так думаю, они нас тоже.
Описал я свои впечатления, поставил подпись — И. Сечин, обозреватель ЦИО МГУ им. адм. Г. И. Невельского. Борт ПУС «Надежда». Баба Яга скривила губы, но резолюцию поставила; это означает, что вся эта лабуда будет выложена в Интернет.
Перечитываю Шекспира, и все больше одна идея увлекает меня. Захватила настолько, что я уже распределяю роли и репетирую, правда, пока лишь в дреме. Тут вот неожиданно госпожа Ширшова ко мне явилась во сне.
— А что же ты про постановку «Гамлета» молчишь? — полюбопытствовала вдруг она, жеманно улыбаясь. — Поставил бы, подогрел интерес, к своей персоне. А то ходишь, тут, как неприкаянный.
Но я стоически покачал головой, не удивляясь, совсем её вопросу. А зачем: вдруг из этого ничего не получится? Или получится… Не ваше это дело, госпожа Баба Яга. Вам ступу подать? Баба Яга хмыкнула и испарилась из моего сна. Долго потом, после её визита, не мог уснуть. Что бы это всё значило?
Итак, продолжаю роман дальше…
Фрегат и его обитатели
Как приятно, когда есть с кем поговорить, кроме самого себя и моря.
Эрнест Хемингуэй
Издалека Илья наблюдал за курсантами, как те копошатся с утра до вечера: то что-то красят, драят, висят на реях при авралах, то спешат на учебные занятия, то стоят на вахте. Он не сразу смог отличать их одного от другого. Они вечно спешили, не очень-то были разговорчивы с ним и не выказывали никакого интереса к нему.
Прочитав вывешенный на доске объявлений, подписанный капитаном парусного учебного судна «Надежда» распорядок дня, Сечин, как новоиспеченный моряк, даже пожалел их: выходило, что жизнь у них на корабле не мед и не сахар, а сплошное рабство на галерах. Подъем в 6.50, обязательная физзарядка, после личной гигиены все спешили на завтрак. У курсантов была своя столовая. Туда в семь тридцать забегала толпа здоровых бугаев; с хохотом и насмешками, совсем не злыми, но порой очень острыми, курсанты гремели тарелками, успевали во время приема пищи поделиться местными новостями, горестями и радостями и бежали на построение, где флегматичный Петрович проводил утренний осмотр.
Владимир Петрович Есеенко, по прозвищу Петрович или Батя, когда-то боевой офицер, а сейчас командир учебной роты, курсантов любил, как собственных детей, по старой морской привычке старался привить им некие «симбурдистские» законы. Один из законов гласил: когда идет начальство мимо курсанта на корабле, тот должен симулировать бурную деятельность. Отсюда и название — симбурдист.
