Мы привыкли рассматривать себя отдельно от природы, а наши технологии как наложение на естественный мир. Но фантазируем ли мы о нашем завоевании природы или природа переживает нас, мы достигли пределов полезности идеи, что мы отделены от природы. Если мы хотим выжить как вид, нам нужен новый способ рассмотрения себя, в котором мы и все, что мы делаем и создаем, столь же естественны, как циклы углерода и кислорода, которых мы втягиваем и исторгаем при каждом дыхании.
Чтобы начать решать эту задачу, нам надо понять корни различия между искусственным и естественным. Эти категории имеют много общего со временем. Ошибочная идея, которую мы должны оставить позади, это идея, что все, что связано со временем, это иллюзия и все, что вне времени, реально.
Ранние выражения этой неувядающей философии находятся в христианских интерпретациях космологии Аристотеля и Птолемея, в которых, как я описывал в Главе 1, земная сфера является единственным домом для жизни, но также и для смерти и распада, окруженным совершенными сферами неизменной кристаллической конструкции, которая вращается вокруг Земли, перенося Луну, Солнце и планеты. Звезды фиксированы на самой внешней сфере, выше которой живет Бог и Его ангелы. Из этого сценария вытекает доминирующее представление, что божественность и истина должны находиться над нами, зло и ложь ниже нас. Чтобы научиться жить с нашей планетой, мы должны избавиться от остатков этого старого стремления, чтобы возвыситься над ним.
Та же самая иерархия применяется к разделению естественный/искусственный, хотя разные люди смотрят на него по-разному. Некоторое количество искусственного в естественном мире живых существ поэтому — будучи продуктом разума, а не беспорядочной неразумной эволюции — ближе к абсолютному совершенству, а, следовательно, ближе к безвременью. Другие оценивают естественное как имеющее чистоту, которой не хватает в искусственных конструкциях.
Как мы можем избавиться от концептуальной структуры разделенного и иерархического мира, отделяющей естественное от искусственного? Чтобы выбраться из этой концептуальной ловушки нам надо уничтожить идею, что все сущее является или может быть вневременным. Нам нужно рассматривать все в природе, включая нас самих и наши технологии, как ограниченное временем и являющееся частью большей, постоянно эволюционирующей системы. Мир вне времени это мир с фиксированным набором возможностей, которые нельзя превзойти. С другой стороны, если время реально и все ему подвержено, тогда нет фиксированного набора возможностей и нет помех для изобретения подлинно новых идей и решений проблем. Таким образом, чтобы выйти за пределы различия между естественным и искусственным и установить системы, которые суть то и другое, нам нужно разместить нас самих во времени.
Нам нужна новая философия, которая предвосхищает слияние естественного и искусственного через достижение совпадения естественных и социальных наук, в котором человеческое посредничество занимает законное место в природе. Это не релятивизм, в котором может быть все, что мы хотим, чтобы было верным. Чтобы мы пережили вызов изменения климата, большое значение имеет именно то, что истинно. Мы также должны отвергнуть как такое модернистское понятие, что правильность и красота определяются формальными критериями, так и постмодернистский отпор этому понятию, согласно которому реальность и этика всего лишь социальные конструкции. Что действительно необходимо, так это реляционализм, в соответствии с которым будущее ограничено, но не определено настоящим, так что новшества и изобретения возможны. Это заменит собой ошибочную надежду выхода за грань к вневременному, абсолютному совершенству на искреннюю надежду на вечно расширяющуюся сферу человеческой деятельности в рамках космоса с открытым будущим.
Частью программы новой философии является защита космологии от ненаучных отклонений через признание центральной роли, которую время играет на космологическом масштабе. Эта научная задача являлась фокусом данной книги. Но равно важным является то, что вряд ли цивилизация, ученые и философы которой учат, что время есть иллюзия, а будущее фиксировано, соберет силу воображения и изобретательности, чтобы создать общность политических организаций, технологий и естественных процессов — ключевую общность, если мы хотим устойчиво процветать за пределами этого столетия.
* * *
Вероятно, самый большой вред, причиненный метафизическим взглядом, что реальность вневременная, заключается в его влиянии на экономику
[189]. Базовый недостаток в мышлении многих экономистов заключается в том, что рынок есть система с единственным равновесным состоянием. Это состояние, в котором цены установлены так, что предложение каждого товара в точности соответствует спросу на него, в соответствии с законом спроса и предложения. Далее такое состояние называют оптимальным для удовлетворения каждого. Есть даже математическая теорема, устанавливающая, что в равновесии никто не может быть сделан счастливее без того, чтобы сделать менее счастливым кого-то другого
[190].
Если каждый рынок имеет одну и только одну подобную равновесную точку, то мудрой и этичной вещью будет оставить рынок в покое, чтобы он мог обосноваться в этой точке. Силы ранка (то есть, способ, которым производители и потребители реагируют на изменения в ценах) должны быть достаточны, чтобы сделать это. Недавней версией этой идеи является гипотеза эффективного рынка, которая устанавливает, что цены отражают всю важную для рынка информацию. На рынке со многими игроками, вкладывающими свои знания и взгляды посредством предлагаемых и запрашиваемых ими цен, невозможно, чтобы любой актив был долгое время неверно оценен. Замечательно, что эта линия рассуждений поддерживается элегантными математическими моделями, в рамках которых имеются формальные доказательства, что точки равновесия всегда существуют; то есть всегда можно выбрать такие цены, что предложение в точности уравновешивает спрос.
Эта простая картина, в которой рынок всегда действует, чтобы восстановить условия равновесия, зависит от предположения, что имеется только одно равновесие. Но это не так. Экономисты с 1970-х годов знают, что их математические модели рынков обычно имеют много равновесных точек, где предложение уравновешено спросом. Как много? Число тяжело оценить, но оно, несомненно, растет, как минимум, пропорционально числу компаний и потребителей, если не быстрее. В сложной современной экономике со множеством товаров, изготовленных множеством фирм и покупаемых множеством потребителей, имеется огромное количество способов установить цены товаров, чтобы предложение и спрос находились в балансе
[191].
