Как насчет времени? Идея в том, что список товаров и услуг включает все товары и услуги, которые вы можете захотеть купить на протяжении всей вашей жизни. Так что налагаемое ограничение бюджета превышает доход всей вашей жизни. Теперь это явный абсурд; как люди могут знать, что они захотят или что им потребуется через десять лет от сего момента, или какой будет их доход за всю жизнь? Модели обходятся с такими непредвиденными обстоятельствами — факт, что в течение жизни каждый сталкивается с мириадами непредсказуемых обстоятельств, — сваливая их в кучу в список товаров и услуг. Так что, они предполагают, что в любой момент времени и для любой ситуации, которая может возникнуть, имеется определенная цена для каждого возможного набора товаров и услуг — даже на десятилетия в будущем. Скажем, это цена не только для Форда Мустанг, но и для Форда Мустанг в 2020 при любых непредвиденных обстоятельствах. Модели также предполагают не только, что все товары и услуги, которые мы можем купить сейчас, оценены совершенным образом в точке равновесия, но и что каждая будущая цена любого набора товаров и услуг при любых непредвиденных обстоятельствах также определена совершенным образом. Более того, они предполагают, что имеется настолько много инвесторов с таким разнообразием взглядов, что они полностью охватывают все пространство возможных непредвиденных обстоятельств и позиций, — тогда как исследования реальных рынков показали, что большая часть трейдеров занимает только малую часть возможных позиций
[195].
То, что неоклассические экономические модели заходят так абсурдно далеко к абстрактному времени и непредвиденным обстоятельствам, только показывает, насколько центральной является проблема времени. Имеется сильная, если не общепризнанная, притягательность теорий, в которых время не играет роли — наверное, потому, что они дают теоретикам смысл обитания во вневременных сферах чистой истины, рядом с которыми бледнеют время и случайность реального мира.
Мы живем в мире, в котором невозможно предвидеть большинство случайностей, которые будут возникать. Ни политический контекст, ни изобретения, ни мода, ни погода, ни климат не могут быть точно определены заранее. В реальном мире нет возможности работать с абстрактным пространством всех случайностей, которое может эволюционировать. Чтобы делать реальную экономику без мифологических элементов, мы нуждаемся в теоретической схеме, в которой время реально и будущее не предопределено заранее, даже в принципе. Только в таком теоретическом контексте могут иметь смысл полные пределы нашей силы для конструирования нашего будущего.
Более того, чтобы объединить экономику и экологию, нам нужно постигнуть их в общих терминах — как открытые сложные системы, эволюционирующие во времени, с зависимостью от пути и множеством точек равновесия, регулируемые обратной связью. Это соответствует описанию, коротко данному здесь для экономики, и это с таким же успехом соответствует теоретической структуре экологии, в которой климат есть сумма и выражение сети химических реакций, ведомых и управляемых основными циклами биосферы
[196].
* * *
Одна из трудностей, с которыми мы сталкиваемся, когда пытаемся конструктивно поговорить о будущем, заключается в том, что наша современная культура характеризуется бессвязностью. Люди на одном рубеже знания с трудом узнают, о чем говорят искатели на другом рубеже. Наши разговоры разрозненные. Большинство ученых-физиков мало знают о прорывах в биологии, игнорируют происходящее на переднем фронте социальной теории и не имеют понятия о том, какие вопросы задают друг другу известные артисты.
Если наша цивилизация должна преуспеть, будет полезно основывать принятие наших решений на связном взгляде на мир, в котором, для начала, имеется совпадение между естественными и социальными науками. Реальность времени может быть основой для этого нового совпадения, в котором будущее открыто и возможны новшества на каждом уровне от фундаментальных законов физики до организации экономики и экологии.
В прошлом великие концептуальные этапы в физической науке получали отклик в социальной науке. Ньютоновская идея абсолютного времени и пространства, как говорят, сильно повлияла на политическую теорию его современника, Джона Локка. Понятие о том, что положение частиц определяется по отношению не друг к другу, а по отношению к абсолютному пространству, отразилось в понятии о правах, определяемых каждым гражданином по отношению к неизменному абсолютному фону юридических принципов.
ОТО двигало физику по направлению к реляционистской теории пространства и времени, в которой все свойства определяются в терминах взаимоотношений. Отражено ли это в аналогичном движении в социальной теории? Я уверен, что да и что это можно найти в записях Унгера и многих других социальных теоретиков. Они исследовали в контексте социальной теории следствия реляционистской философии, в соответствии с которой все свойства, приписываемые действующим лицам в социальной системе, возникают из их взаимоотношений и взаимодействия друг с другом. Как и в космологии Лейбница, тут нет внешних вневременных категорий или законов. Будущее открыто, поскольку нет конца новым режимам организации, которые могут быть изобретены обществом в его продолжающемся столкновении с беспрецедентными проблемами и возможностями.
Новая социальная теория пытается переделать демократию в глобальную форму политической организации, способную управлять эволюцией разрастающихся мультиэтнических и мультикультурных сообществ. Эта переделанная демократия должна также подняться до задачи принятия необходимых решений, чтобы пережить глобальный кризис, вызванный изменением климата.
Таково мое понимание, на что похожа демократия с реляционистской точки зрения новой философии. Замечательно, что те же самые идеи обеспечивают понимание того, как работает наука. Это важно, поскольку вызов из-за изменения климата требует взаимодействия науки и политики.
Как демократическое управление, так и работа научного сообщества развивались, чтобы управлять некоторыми основными фактами, относящимися к людям. Мы умны, но мы в известном роде не совершенны. Мы в состоянии изучить нашу ситуацию в природе на протяжении одной жизни и собрать знания за многие жизненные сроки. И мы также развили способность думать и способность реагировать на хруст ветки. Это означает, что мы часто делаем ошибки и обманываем себя. Чтобы бороться с нашей склонностью к ошибкам, мы развили сообщества, которые охватывают противоречивый диапазон между консервативным и бунтарским на службе будущих поколений. Будущее совершенно непознаваемо, но в одной вещи мы можем быть в некоторой степени уверены, что наши отпрыски будут знать намного больше нас. Путем работы внутри сообществ и объединений мы можем достичь намного больше, чем в индивидуальном порядке, однако прогресс требует индивидуальностей, чтобы сильно рискнуть для изобретения и проверки новых идей.
