Насколько «независимо» действуют власти, демонстрирует инцидент, произошедший во время одной из дискуссий, организованных в Венском медицинском центре. Ученый из Кокрановского сообщества Том Джефферсон выступал с докладом о невероятных событиях вокруг препарата тамифлю и подверг острой критике тактику концерна «Roche», который не раскрывает недостающую информацию, зная, что речь идет о миллиардах евро. Джефферсон сказал, что у него возникают сильные сомнения по поводу гарантированной «Roche» эффективности препарата. Затем встал и попросил слова Кристоф Баумгертель, руководитель комиссии по оценке и допуску медицинских препаратов на рынок, то есть один из главных представителей австрийских органов здравоохранения. Он сразу же задал вопрос, почему Джефферсон автоматически исходит из того, что тамифлю хуже, чем предполагалось ранее. «То, что эти исследования еще не известны, – отрезал Баумгертель, – не исключает возможности того, что тамифлю действует намного лучше, чем это было представлено “Roche”».
Вот и все. Представитель Кокрановского союза только покачал головой. Ни он, ни публика не нашли подходящего ответа на этот выпад.
Власти в роли просителей
Очень похожую ситуацию я пережил на одном мероприятии, которое проводилось в 2014 г. в Берлине. Темой обсуждения была опасность использования препаратов и средств, содержащих соли алюминия, – нечто подобное опасности возникновения рака груди в связи с использованием алюминий-содержащих дезодорантов. Во время дискуссии представитель властей согласился с тем, что количество алюминия, проникающего в кожу при использовании дезодорантов, определялось один-единственный раз исследованием, которое проводили сами производители и в котором принимали участие от силы два-три человека. Этот пренебрежимо малый уровень исследований был объектом всеобщего недовольства, и я спросил у Андреаса Гензеля, президента Федерального института по оцениванию рисков, почему его учреждение само не провело такое исследование с целью выяснения риска использования подобных косметических средств. На службе в институте состоят более семисот ученых, оплачиваемых нашими общественными средствами. Разве не следовало им выяснить все, что касается этого важного вопроса? Его ответ: «Не предусмотрено, чтобы наш институт самостоятельно предпринимал подобные исследования. Это длилось бы очень долго и стоило бы слишком дорого». Однако, по его словам, производители пообещали самостоятельно провести более крупное и подробное исследование, чтобы прояснить этот вопрос. «В новом исследовании примут участие уже 11 человек».
Таким образом, со стороны властей не наблюдается ни воли, ни желания проводить независимый контроль сведений, предоставляемых фарминдустрией. Вместо этого они просят производителей самих провести исследование, чтобы доказать безопасность и эффективность собственной продукции. И результаты этих абсолютно «свободных от предубеждений» исследований затем с благодарностью утверждаются.
Злоупотребления с больными ради исследований
Крупные медицинские научные журналы тоже не в состоянии выполнять действенную контролирующую функцию. Они или сами находятся под экономическим давлением и зависят от субсидий фармацевтической промышленности, или имеют, как в случае с тамифлю, недостаточный доступ к исследовательской базе данных, чтобы вообще оценить правильность результатов.
Более 90 % всех клинических исследований финансируется на сегодняшний день промышленностью. И уже стало стандартной ситуацией, что фирмы тщательно контролируют процесс научной работы, от создания дизайна исследования и выбора участников до публикации результатов. Таким образом, можно гарантировать, что только те результаты увидят свет, которые финансируются отделами маркетинга и могут быть использованы для продвижения продуктов. Этот процесс функционирует практически без сбоев. Неприятные результаты обычно даже не публикуются, а надежно прячутся в потайных ящиках.
Эта практика является грубым злоупотреблением и одним из худших нарушений достоинства пациентов, объясняет Драммонд Ренни, бывший член редакционной коллегии «JAMA», журнала Медицинской ассоциации США. «Поскольку мы основываем наши методы лечения на результатах клинических испытаний, речь идет о жизни и смерти, – говорит Ренни. – Пациенты, которые участвуют в исследованиях, рассчитывают, что приносят жертву на благо человечества. Они не ожидают, что результаты будут обработаны и использованы как коммерческая тайна». Результаты исследований должны быть общественной собственностью и доступны для всех.
Петер Гёцше идет дальше и требует, чтобы финансирование исследований и проведение их были строго разграничены. Это значит, что фармацевтическая фирма, которая хочет получить разрешение на новый препарат, должна передать свое изобретение независимой организации, которая под свою полную ответственность проведет научную оценку. Понятно, что добровольно фармацевтическая промышленность никогда не согласится на такие предложения. И до сих пор нет и намека на движение в этом направлении со стороны органов здравоохранения.
Фарминдустрия действительно хорошо научилась манипулировать нашими системами здравоохранения, и мало что происходит против ее воли. Тут главная приманка – деньги и надежды на головокружительную карьеру. Едва ли к этой индустрии могут привлекаться врачи любой медицинской специальности и должности. Фармацевтической промышленности выгодно покупать профессионалов, и в первую очередь тех, кто является лидером в своей области. Они получают, соответственно, высокую плату. Но даже относительно мелкие «колесики» в медицинском бизнесе чаще всего тоже предусмотрительно вербуются.
Неугомонный медицинский инспектор Петер Гёцше провел расследование в Дании и обнаружил, что в списки фармацевтических фирм на вознаграждение входит четверть медиков-инфекционистов, 27 % кардиологов, более трети всех эндокринологов и дерматологов и 30 % онкологов. «Предпочтение отдельных дисциплин, – говорит Гёцше, – напрямую зависит от того, насколько дороги лекарства, которые можно назначить с помощью врачей».
Шантаж неминуемой смертью
Особенно прибыльным является рынок раковых заболеваний. Новые медикаменты, различные терапии, ингибиторы обходятся пациентам от 50 000 до 150 000 евро в год, хотя они не могут вылечить болезнь и продляют жизнь в среднем на несколько недель или месяцев. «Даже одни только препараты от редких видов рака при таких ценах могут приносить миллиардные прибыли», – комментировал печальную ситуацию немецкий врач и политик от социал-демократической партии Германии Карл Лаутербах. В фармацевтических фирмах царит настоящая золотая лихорадка. В США более сотни таких препаратов, как ожидается, завершат регистрационные испытания в течение ближайших двух лет.
И хотя фармацевтическая промышленность непоколебимо утверждает, что разработка каждого нового препарата стоит более миллиарда долларов, фактическая цена, по мнению Лаутербаха, располагается где-то между 100 и 200 миллионами долларов, «которые в первые же месяцы после выхода медикамента на рынок возвращаются производителю с избытком».
Здесь сформировался настоящий картель, в котором горстка крупных корпораций в сотрудничестве с американскими элитарными университетами диктует цены на новые лекарства от рака для всего мира. «Их позиция на рынке настолько же сильна, как у Google или Amazon».
