Кстати, в работе с Алексеем я опробовал новый для себя методический приём — учёт выполненных и невыполненных элементов. Урманов всегда очень болезненно относился к срыву прыжка, даже если он был допущен на тренировке. Я записывал, что было сделано, а что нет. Затем подсчитывалась сумма выполненных элементов, сумма ошибок и процент ошибок за одну тренировку. Таким образом, спортсмен мог видеть, как изменяется этот процент за тот или иной промежуток времени. Другие тренеры скептически смотрели на то, что я веду такую регистрацию. Но для Лёши этот метод оказался действенным, мотивируя его на чистое исполнение элементов. В момент прихода Урманова к пику своей готовности число неудачных попыток исполнения прыжков достигало не более 2–3 из 40 за одну тренировку.
Второй раз подобный подсчёт дал позитивный сдвиг в работе с Каролиной Костнер. Она не только сама вела учёт сумм и процента исполнения прыжков, но и, когда меня не было рядом с ней, присылала мне конспекты, в которых этот учёт проводился. Возможно, когда-нибудь с её позволения я их опубликую.
Как я уже писал в главе, где касался темы нереализованного спортивного максимума, к сожалению, коварная травма не позволила Урманову покорить новые спортивные вершины, что было ему вполне под силу. Сейчас он является моим коллегой. Когда его подопечный Сергей Воронов выиграл чемпионат России в Санкт-Петербурге, я подошёл к Алёше и сказал ему: «Самое лучшее поражение — это поражение от собственного ученика».
Завершая эту главу, позволю себе поднять ещё одну немаловажную тему. В моей жизни период, когда в отношениях «тренер — ученик» впервые появился финансовый аспект, связан именно с Алексеем Урмановым. Когда Лёша стал получать призовые и гонорары за выступления в различных шоу, он щедро делился со мной. И я до сих пор благодарен ему за финансовую поддержку, которая в те трудные времена была для меня очень важна.
Стая из одних вожаков
После победы Урманова в Лиллехаммере сложилась интересная ситуация. На тот момент у меня собралась группа, которая могла легко победить сборную мира. Именно тогда в неё пришли два юниора, ставшие впоследствии выдающимися спортсменами, чьё соперничество составляло главную интригу целой эпохи в фигурном катании.
Сначала ко мне в группу попал Лёша Ягудин. Его наставник Александр Викторович Майоров был, пожалуй, первым в моей тренерской карьере способным учеником. По окончании спортивной карьеры Майоров перешёл на тренерскую работу, у него появились свои ученики, среди которых был и Ягудин. Тем временем в нашей стране наступило не самое лучшее время, в результате чего снизился реальный уровень жизни, и спорт не стал исключением. Саше неожиданно предложили уехать работать за границей на хороших условиях. Молодому тренеру нужно было кормить семью, поэтому он не мог упустить выпавший ему шанс. Однако он не хотел оставлять своих тогдашних подопечных на произвол судьбы и передал их в мои руки. Так у меня появился Ягудин и ещё пара других ребят. Забегая вперёд, скажу, что Майорову-тренеру удалось добиться за рубежом значительных успехов. Думаю, Сашу и его супругу Ирину можно небезосновательно считать основоположниками современного фигурного катания Швеции. Его сын и тёзка, выступающий за сборную этой северной страны под руководством отца, тоже сумел достичь значительных результатов, став фигуристом уровня первой десятки чемпионата Европы. Прогрессирует и младший сын Коля.
Немногим позже у нас на катке появился приехавший из Волгограда Женя Плющенко. Первое время он приводил в изумление ребят из группы и отнюдь не своим великолепным катанием. Плющенко напрочь игнорировал заведённые порядки: не уступал тому, кто заходит на элемент, катался по центру катка, как было принято у него дома, ведь там он был лидером. Ребята, конечно, этого потерпеть не могли — они все прошли спортивную «дедовщину», неужели же новенький считает себя особенным?
Особое раздражение вызывал «бильман» Плющенко. Доходило до того, что старшие говорили: «Сколько раз сделаешь этот элемент на тренировке, столько „горячих“ по лбу потом получишь». Интересно, что ни сам Женя, ни его мама Татьяна Васильевна никогда мне об этом не говорили. Думаю, это только свидетельствует о том, что уже тогда Женя был сильной личностью. Тем не менее поначалу судьба его складывалась не лучшим образом. Жизнь на два города была тяжела для семьи, в которой работал только его отец — Виктор, человек с талантливейшими руками, который мог любую работу сделать на «отлично».
Недоброжелательное отношение группы тоже не добавляло оптимизма. В то время Женя с мамой жили в моей двухкомнатной квартире на Железноводской улице. Муж моей сестры Василий, сам в прошлом лыжник высокого класса, носил им на квартиру еду — суп в баллоне, котлеты в кастрюле, компот. Надо сказать, что в это время наша семья жила на даче в Солнечном, а квартира превратилась в своего рода спортинтернат, где встречался весь цвет мужского одиночного катания города.
Однако сложная обстановка в группе, трудности жизни на две семьи, финансовые проблемы накалили ситуацию до крайности. Помню, как однажды мы встретились с мамой Евгения на квартире, и она резюмировала: «Всё, больше не могу, уезжаю обратно в Волгоград». Наверное, если бы я мог предугадать звёздную карьеру Евгения, то стал бы её отговаривать более активно. А так я просто сказал, что отъезд будет ошибкой, ибо мальчик талантливый. И до сих пор благодарен Татьяне Васильевне за то, что она поверила мне как тренеру.
Спустя некоторое время Женя привык к порядкам в группе, а потом в Петербург вернулась мама. Ни о каком спортивном соперничестве между Плющенко и Ягудиным в то время речи ещё не шло. Первоначально они даже принимали участие в разных турнирах, поскольку Лёша был на пару лет старше. Когда он перешёл во взрослый разряд, Женя всё ещё оставался в юниорах.
Как говорил Урманов, точкой отсчёта их ледовой дуэли можно считать тот момент, когда он сам получил травму. Она заставила его пропустить целый сезон. После пропуска Алексей всеми силами хотел вернуться на свой прежний уровень. Мы лечили его в России всеми возможными методами, ездили в испанский Бильбао к светилам европейской медицины, но безрезультатно. Несмотря на громадное желание Алексея и моё стремление восстановить его к новому сезону, действующий олимпийский чемпион, в принципе, владевший двумя разными четверными прыжками, который вполне мог в Нагано-98 выиграть второе золото Игр, сошёл с дистанции.
Женя и Лёша, конечно же, понимали, что происходит, и внутри у каждого разгорался огонь победы. Тут и началась их борьба — поначалу даже не за пьедесталы мировых турниров, а за тренерское внимание. Каждый желал стать первым учеником.
Примеры подобной борьбы встречаются и в наши дни. Хорошим примером может послужить группа прекрасного в прошлом фигуриста, а ныне известного тренера Брайана Орсера. Два его лучших ученика, великолепных мастера — двукратный олимпийский чемпион Юдзуру Ханю и двукратный чемпион планеты Хавьер Фернандес из Испании. Эти парни выиграли подряд четыре чемпионата мира на двоих. У них всегда внешне были между собой хорошие отношения, гораздо лучше, чем у Ягудина с Плющенко. Когда Хавьер выиграл свой первый чемпионат планеты, весь мир видел, как Юдзуру пожелал ему удачи перед прокатом. Но чем ближе подходила Олимпиада в Пхенчхане, тем сложнее становилось. И вот уже то японская федерация выражала озабоченность, должное ли количество времени Орсер уделяет Ханю, то Фернандес в интервью признавался, что на соревнованиях нет места никаким товарищеским чувствам.
