Папа поднял на меня взгляд, и я опять собрался с силами. Я почти хотел, чтобы он накричал на меня, чтобы почувствовать облегчение от того, что эта ссора закончилась, но он не выглядел злым. Его взгляд был одновременно мягким и жестким, и я никак не мог понять, как мне себя вести, поэтому мялся в дверях, словно не туда зашел.
– Как бабушка? – спросил я в итоге.
Отец кивнул головой в сторону ее комнаты.
– Решила вздремнуть.
Я кивнул в ответ. Между нами повисла мучительная тишина, и я уже стал считать секунды, которые мне понадобятся, чтобы зайти в комнату и закрыть дверь, когда папа неожиданно сказал:
– Почему бы тебе не присесть?
Он подвинулся на диване, уступая мне место. Я подошел и сел рядом, хотя подушка – место Итана. Я посмотрел на колени, мысленно ругая себя за то, что даже в такой момент не смог отделить себя от него.
– Когда ты был маленьким, ты ненавидел эту квартиру. Ты говорил, что хочешь жить под столом в подсобке.
– Правда?
Его губы изогнулись в легкой улыбке.
– И мы бы позволили тебе, если бы не поймали за попыткой отодрать жвачку с нижней части столешницы.
Разговор о прошлом немного разрядил обстановку, поэтому я смог немного расслабиться.
– Что ж, это многое объясняет.
Он вздохнул, придвинувшись немного ближе ко мне.
– Я пытаюсь сказать, что ты… любил кулинарию. С самого начала. Любил находиться в ней, нажимать на кнопки на кассе и ходил по пятам за работниками на кухне.
Он замолчал на мгновение, давая мне возможность подключиться к разговору, но меня так терзало ожидание его дальнейших слов, что я не мог заставить себя сказать ни слова.
– Я не хочу, чтобы ты думал, что я заставляю тебя работать здесь, потому что плохо о тебе думаю, – сказал папа, понизив голос. – Все наоборот. Думаю, я так давлю на тебя, потому что… Что ж, у твоего брата так много общего с твоей мамой. А я всегда… Может, это немного самовлюбленно, но я всегда видел в тебе много от себя.
Эти слова, казалось, сжигали все на своем пути.
– Что ж, больше не видишь, я так понимаю, да?
– Нет. То, как ты вступаешься за семью – я не только про эту глупую историю с «Твиттером», – сказал он, не глядя на меня, – ты каждый день здесь. Всегда приходишь. Даже не дожидаясь, когда тебя позовут. – Он провел рукой по волосам, посмотрев на дверь в комнату бабушки Белли. – Даже я не был так предан этому месту, когда рос, и твоя бабушка может это подтвердить. Ты всегда был рядом и делал даже больше, чем мы могли попросить у ребенка. И мне очень жаль, если я заставил тебя чувствовать себя плохо из-за этого.
Слова осели между нами. Отец говорил грубовато, но серьезно, я был почти парализован. Мне внезапно захотелось взять эти слова из воздуха и поместить в себя, как будто они могут привязать к этому месту, как ничто другое. Мне хотелось всегда помнить это чувство – странное, счастливое давление в легких, гордость, облегчение и небольшая примесь вины.
– И что бы это ни значило, у твоей мамы был до жути похожий разговор с Итаном сегодня утром.
В это было трудно поверить. Настолько трудно, что я чуть не фыркнул.
– Серьезно?
– Он был совсем расстроен. Кажется, он считает, что это ты – как ты там выразился? – золотой ребенок. Что мы доверяем тебе гораздо больше, чем ему, во всем, что касается кулинарии, «Твиттера» и всего прочего. – Голос отца был раздраженный, но в то же время в нем ощущалась горечь. – Если это вам поможет… Посмотрите на вещи в перспективе. Думаю, вам обоим нужно понять, что вы хороши в разных направлениях, и перестать винить себя за то, что что-то другое получается у вас хуже.
Мне стало неловко, потому что я не был уверен, говорил он это ради меня или ради Итана. Так было всегда – даже в самый неловкий момент я никогда не знаю, где заканчиваюсь я и начинается он.
Но, может, в этом был смысл, даже если в это трудно поверить. То, как Итан остро реагировал на «Твиттер». Та странная нерешенная ссора возле бассейна, когда Пеппер взломала наш аккаунт. Я всегда был поглощен мыслями об Итане, но мне никогда не приходило в голову, что именно он думает о себе.
Возможно, мы с ним когда-нибудь поговорим об этом. Но сейчас произойдет следующее: папа расскажет о нашем разговоре маме, как они обычно делают, а она расскажет об этом Итану, и мы оба будем спокойно знать, что мы знаем, и чувствовать, что мы чувствуем, пока эта проблема не исчезнет. Но сейчас, после долгожданного разговора с отцом, я впервые был уверен, что рано или поздно мы с Итаном поговорим об этом.
– И он сожалеет о своем последнем твите. Он позвонил Пеппер сегодня утром и извинился. Просто он был очень расстроен тем, что произошло с бабушкой, и пытался быть кулинарии полезным. Больше, чем ты.
На этот раз я фыркнул. Папа толкнул меня плечом.
– Правда в том, что вы оба помогаете нам. – Он остановился, на его лбе стала расплываться морщина. – Но раз уж мы подняли эту тему… с «Твиттером».
Боже мой.
– Я не знаю, что там происходит между тобой и Пеппер, но, поскольку что-то все-таки происходит, мне кажется, я должен тебе объяснить кое-что. Как и мама Пеппер должна объяснить кое-что ей.
Я кивнул.
– Вы знаете друг друга.
– Да, что ж. Ну, и… встречались немного.
Мои глаза увеличились до размера бесполезных долларовых монет, которые автомат с проездными постоянно выплевывает обратно.
– Оу.
Отец поднял руки, защищаясь.
– Давным-давно. Очень давно.
Я попытался представить своего отца и маму Пеппер в этом «давным-давно», но мое воображение отказывалось представлять их молодыми. Мой папа был просто моим папой, какой он есть сейчас, а мама Пеппер… что ж, она ужасающая. Но поскольку она для меня как загадка сфинкса, создать реалистичный образ просто невозможно.
– И как давно было «давным-давно»?
Он задумался на мгновение. Мы оба одновременно подняли руки, чтобы почесать шею, но я вовремя себя остановил и опустил взгляд на ноги, чтобы скрыть улыбку.
– Это было… Что ж, это было до того, как я встретил вашу маму.
Я поднял брови.
– Ты бросил маму Пеппер из-за нашей мамы?
Папа уставился на кофейный столик.
– Это не произошло прямо так сразу.
Судя по тому, как жалко и подавленно он выглядел, именно так все и произошло.
– Пап.
– Она была здесь только лето, потом уехала обратно в Нэшвилл. Наши отношения в принципе не могли перерасти во что-то большее. Не так… ладно, достаточно, ты от меня больше ничего не узнаешь, – сказал папа, указывая на меня пальцем. – Не ухмыляйся.
