Я ожидала ссоры или хотя бы пассивно-агрессивного обмена любезностями. Мама не говорила мне не выходить из квартиры, но, несмотря на отсутствие у меня опыта по попаданию в передряги, я знала, что мой побег в центр города определенно был на верхушке списка вещей, которые я не хочу, чтобы моя дочь-подросток делала, когда ее отстраняют от занятий.
Но когда я открыла дверь, мама не злилась. И даже не была раздражена. Она сидела на диване в красном халате, который я не видела со времен Нэшвилла, и сжимала в руке кружку. Она смотрела на меня опухшими глазами без макияжа и выглядела при этом так молодо, что мне на секунду показалось, что передо мной сидит Пейдж. Она пыталась выглядеть суровой, готовилась отчитать меня, что, как мы обе знали, я заслужила, но вместо этого из ее глаз потекли слезы, и все, что она хотела сказать, перестало иметь значение.
– Что случилось?
Она покачала головой, но поток слез стал только сильнее, как и сжимающая мои легкие паника.
– Я просто… Ты ушла, и я…
– Я оставила записку. – Я села рядом с ней и не понимала, что мне сделать. Я никогда раньше не видела, чтобы мама так плакала. – Я же вернулась…
– Знаю, знаю, – сказала мама. Она утерла слезы. – Я просто… С Пейдж все начиналось точно так же. И потом она правда ушла.
Мне казалось, что я балансировала между преданностью маме и преданностью Пейдж. Пейдж, которая не звонила и не писала мне с нашей последней ссоры, и этот, казалось бы, короткий промежуток времени мог превратиться в самое затяжное молчание между нами.
– Она просто уехала в колледж, – осторожно сказала я.
Мама опустила подбородок и посмотрела на меня красными глазами. Я не знала, что сказать.
– Так где ты была?
Врать ей не было никакого смысла.
– Я была в «Маминых тостах». Бабушка Джека была в больнице, и я просто хотела им немного помочь.
Мама на секунду замолчала.
– Она в порядке?
– Да, она поправляется. – Я закинула ноги на кофейный столик, зеркально повторяя мамину позу. Я могла почувствовать запах шоколада из ее кружки. Обычно мы добавляем в него корицу и кленовый сироп.
Она предложила мне сделать глоток, что можно было расценивать как белый флаг. И я приняла его. Вкус был таким знакомым и утешающим, что это заставило меня почувствовать боль, которую испытывала мама.
– Я сегодня весь день разговаривала с твоим папой. И ты была права. Я была… – Она улыбнулась мне. – Мне не следовало втягивать тебя во все это. Это было мое дело, а не твое, и… Я ненавижу себя за то, как все обернулось для тебя, Пеп. Я правда не хотела, чтобы так все получилось.
– Да. Кстати об этом. – Возможно, я испытывала удачу, но я должна была знать. – Чем тебе так досадил папа Джека?
К моему удивлению, мама хохотнула в ответ.
– Я должна была предвидеть, что он расскажет тебе об этом. Или один из его сыновей.
Я покачала головой.
– Они ничего не говорили. То есть я сама догадалась после той сцены у Джека дома.
Мама расслабилась и задумалась ненадолго, стоит ли рассказывать правду.
– Что ж, кроме того, что его отец бросил меня по телефону, – сказала она, – во всей этой истории с заимствованным рецептом виновата не только я.
– Так ты скопировала рецепт их сырных тостов.
Не похоже было, чтобы мама раскаивалась по этому поводу. Наоборот, на ее лице промелькнула тень ухмылки.
– Как тебе макаруны «Кухонная раковина»?
Я нахмурилась.
– Это я их придумала, – сказала она. – Как и «Рона», который был у них одним из самых продаваемых сэндвичей. И еще несколько десертов, которые таинственным образом исчезли из меню, когда Сэм узнал, что я вернулась в город.
– Ты об этом не знала?
– О, еще как знала. – Она отвела взгляд и посмотрела куда-то в сторону, словно она с головой окунулась в воспоминания. – Ты в курсе, что я не окончила колледж, но ты не знаешь, что у меня была веская причина. Я хотела открыть свое место. Кафе.
Она была права. Я впервые об этом слышала. Мне всегда казалось, что у родителей не было жизни, пока не появились мы с Пейдж, поэтому мне даже в голову не приходило спросить их об этом.
– Я всегда работала в кафе и ресторанах, пока росла. В лето после второго курса, который я отучилась в Нью-Йорке, я влюбилась в этот город и решила, что именно здесь хочу начать свое дело.
Она улыбнулась самой себе, и я увидела в ней отражение девушки, которой она, должно быть, была в двадцать лет – упрямой и оптимистичной, более концентрированной версией женщины, которой она сейчас является.
– И летом я решила поработать в «Маминых тостах», чтобы проникнуться малым бизнесом большого города. И даже до моего возвращения в Нэшвилл я начала выражать свое собственное видение – в меню, в логотипе, в цветовых гаммах. Я продолжила общаться с нужными людьми, даже когда вернулась к учебе в Нэшвилле. Как только я нашла несколько инвесторов, то бросила колледж и направилась прямиком в Нью-Йорк, чтобы найти помещение.
У меня сжался желудок, словно я знала, к чему подходит рассказ. Я почувствовала внезапный приступ боли.
– К тому времени Сэм уже бросил меня. Я решила поступить как цивилизованный человек и зайти поздороваться. Что ж, представь мое удивление – Сэм уже перенял бразды правления кулинарией у своей мамы и вовсю продавал мои макаруны «Кухонная раковина». Добавил мои сэндвичи в меню. Даже сменил оформление «Маминых тостов» на фиолетовое, которое я хотела использовать для своего кафе.
– Он не мог.
Мама засмеялась.
– О-о-о, еще как мог. – Ее смех стих. – Макаруны стали хитом, весь город только о них тогда и говорил. И это звучит глупо, но мои макаруны вернули «Мамины тосты» обратно на карту так быстро, что мой крупнейший инвестор узнал, что в этой кулинарии уже делают то, что собиралась делать я, и отказался помогать. Так же поступили и остальные инвесторы.
Я знала, что у этой истории был счастливый конец, потому что я сама часть этой истории, но это не заставило меня испытать меньше возмущения или расстройства от того, что должно было произойти дальше.
– И ты больше не пыталась открыть кафе? Хотя бы в Нэшвилле?
Она покачала головой.
– Я все средства вложила в идею о Нью-Йорке. У меня не осталось денег. Я снова стала обслуживать столики, думала, вернусь обратно в колледж, а потом попробую снова… но жизнь случилась быстрее, чем я думала.
Было странно видеть, как дорога, которая привела нас сюда, перестраивалась, и теперь я могла видеть ее мамиными глазами. Все это время я думала, что мама искала в Нью-Йорке новый старт. И только сейчас я поняла, что она вернулась сюда не для того, чтобы найти что-то новое, а для того, чтобы забрать то, что принадлежало ей. Свою давнюю мечту.
