Клодий задумчиво посмотрел на меня добрыми серыми глазами:
— Воистину, ты удивительная девушка… рассуждаешь, как один греческий философ… его, кажется, отравили соотечественники, не помню точно, но участь его была незавидна… А что касается этих бойцов… Тебе известно, что в гладиаторы идут и по доброй воле? Например, для кого-то, это неплохой способ сколотить начальный капитал и открыть свое дело.
Так поступают некоторые бывшие легионеры, они же ничего более и не умеют, только как сражаться и убивать! У них отличная выучка и кое-кто их них доживает до собственной медной или кожевенной лавки. Правда, большинство таких ребят увлекаются, опьяненные рукоплесканиям благодарной толпы, и не могут остановится после нескольких побед… за это зрелище парням хорошо платят…
А долго продержаться в лиге победителей удается лишь единицам. Последнее время на арене немало достойных бойцов из Фракии, они очень мужественно дерутся и жутко ненавидят римлян, что захватили их Адрианополь. По разговорам на Форуме я сделал вывод, что фаворитом будущих игр считают некого Дакоса — храброго воина из племени фракийских волков. Ходят слухи, что он был вождем и шаманом, сражался как Марс, и был взят лишь огромным числом наших солдат.
Трибун Цезий оценил доблесть и воинское умение своего врага, а потому велел оставить израненого мужчину в живых. Во время триумфа Публия Фракийского этого "степного волка" в цепях провели по главным улицам и площадям Рима, а после подлатали и сделали гладиатором. Говорят, за полгода он еще не проиграл ни единого поединка, ну, я этому верю… поскольку Дакос все еще жив…
Мы еще немного обсудили с Клодием некоторые достоинства и слабые места его поэмы о гибнущем гладиаторе, кстати, поэт учел ряд моих существенных замечаний и даже сделал поправки, а потом на дворе начало темнеть и пришлось укладываться на покой. Светильники ведь тоже стоили немало, а нам приходилось экономить… А потому мне волей-неволей пришлось привыкать к тому, чтобы ложиться спать сразу же после захода солнца и вставать с первыми его лучами.
Минуло два дня, и я даже думать забыла про нашего не очень гостеприимного соседа. С Элиавом мы еще пару раз прогулялись в город, где покупали нехитрую провизию и чернила для Клодия. Я целых полчаса провела в «древнеримском книжном магазине», пока его хозяин, разобравшись, что я ничего не буду приобретать из его фолиантов и восковых дощечек, бесцеремонно не выставил меня за двери своей лавки.
Экая досада… а вдруг, да я тоже решу опубликовать свои «Заметки чужестранки», и мой труд станет здесь бешено популярен. Пишут в Риме пока что одни мужчины, сплошь философы, сенаторы и поэты, даже гетеры еще помалкивают, не то что куртизанки в Средние века… что бы придумать такого, как бы одинокой приличной девушке выбиться в люди… И безо всяких там протекций и спонсоров! Своими собственными силами и умениями!
Может, открыть уроки ораторского искусства для местных матрон? По два асса за одно занятие… Интересно, кто-нибудь придет? А мне за эти уроки не достанется от суровых римских мужей? Досадно, досадно… Болтунов здесь и без меня хватает, слышали мы тут одного краснобая на Форуме — все что-то про политику и какого-то мудрого и справедливого Гракха… выборы опять у них скоро, что ли, кругом пропаганда и агитация.
И даже мордобой! Я лично видела, как двое солидных дяденек в белоснежных накидках вцепились друг другу в одежду и валялись в пыли, а народ вокруг улюлюкал и хохотал, подбадривая каждого. Потом подбежали какие-то вооруженные ребята, вроде местных стражей порядка и растащили спорщиков до пролития крови.
А еще я заходила в лавку с ароматами… О, сколько же было здесь скляночек из оникса и алебастровых флакончиков с духами! Сам пожилой тучный торговец с рыжеватой завитой бородкой благоухал словно майская роза. Но мы с Элиавом могли только глазеть на все это великолепие и сильнее втягивать носами свежие или терпкие запахи ирисов и шафрана.
К вечеру после таких прогулок я совершенно без сил падала на скамейку во дворе Клодия и уже безо всякого смущения позволяла Элиаву принести мне воду для омовения рук и ног, а потом взахлеб рассказывала поэту обо всем увиденном и услышанном в городе. Причем, Клодий, кажется, слушал меня с интересом и даже делал какие-то записи. Всегда любопытно бывает увидеть свой родной город глазам туриста, а уж тем более из другой эпохи… Но ведь об истинной дате моего рождения благодетель не знал.
Во время одного из таких рассказов, как раз перед ужином, в ворота нашей ограды гулко постучали чьи-то сильные руки. Клодий немедленно втянул голову в плечи и прошептал:
— Ох, это, верно, ростовщик Кремуций Корд… Он пришел взыскать с меня пеню за неуплату процентов… А я могу отдать ему лишь половину долга. Как бы оттянуть время до следующей недели, хотя бы до Дня Меркурия.
Я уже понимала, что днем Меркурия у римлян считалась среда, днем Марса — вторник и Луна управляла понедельником. Но кто же так яростно барабанит в наши хлипкие ворота?
Мапроник поплелся отворять… Надо же ему было хоть как-то отрабатывать свои черствые лепешки, оливки и слабенькое винцо по выходным. А мы с Клодием заняли оборонительную позицию, хотя, честно признаться, у меня был гораздо более воинственный настрой, нежели у моего тщедушного покровителя. Пусть только попробуют Клодия обидеть, я им покажу… Конвенцию о правах человека… да просто громко и четко выскажу свое мнение по-поводу всего римского права и долговых обязательств.
— Лишь бы не отобрали дом моих предков. Это все, что у меня осталось, — с тоской прошептал мне, бледнеющий на глазах, поэт.
Тогда я шепотом предложила, в самом крайнем случае, отдать им старого Мапроника. Ну, с Элиавом-то мне все-таки жалко было бы расставаться, с кем же я тогда по Риму буду гулять, кто мне будет воду подогревать для мытья и оказывать прочие мелкие услуги? Можно, конечно, все это и самой проделывать, но если рядом крутится такой симпатичный и преданный юноша, краснеет и смущается при каждой твоей улыбке… сбивается с ног, выполняя каждую твою просьбу… право слово, жаль парня в чужие руки отдавать. Там с ним могут и не так лояльно обращаться и не совсем по назначению использовать, слышала я кое-какие вещи…
Но, никого отдавать нам не пришлось, поскольку к нам пожаловал не плешивый скряга Кремуций Корд, а самый, что ни на есть достойный мужчина с аккуратной солдатской стрижкой — Гай Марий Каррон, наш замечательный сосед.
Он первым прошел в ворота, а за ним последовал все тот же чернокожий амбал, видимо, личный телохранитель, а уж за нубийцем выдвигался, немного пригнувшись, невысокий плотный дядечка средних лет. На плечах он нес довольно объемную корзину, из которой торчали: пук зеленых ветвей и горлышки амфор. Интересно, интересно… Клодий отчего-то тяжко вздохнул и поднялся навстречу соседу:
— Я приветствую тебя в своих скромных пенатах, славный Консул! Да продлят Боги твои дни и приумножат твои победы во славу Великой Римской Империи.
Мужчины разом воздели руки к небесам и тут же поклонились друг другу. А мне-то что делать? Тоже пойти поклониться… Эх, надо было мне заранее для такого мероприятия выспросить у поэта все тонкости местного этикета, теперь бы очень пригодилось. На всякий случай я тоже поднялась и сделала вежливое лицо, хотя, признаться, отчего-то губы сами собой разъезжались в открытую улыбку. Гай Марий был все-такой же суровый и хмурый, а мне хотелось его чуточку… ну, раскрепостить, что ли… он казался таким зажатым, напряженным… неужели он никогда не смеется, прямо, мужчина — кремень…
