— Не бойся, я не позволю тебе упасть! Ведь ты мне нужна, очень нужна мне сегодня. А на рассвете я тебя убью, чтобы ты ему не досталась. Запомни мои слова.
В ответ я лишь всхлипнула, прижавшись мокрой от слез щекой к его груди.
— Убивай! Сердце свое ты уже похоронил, ты стал холодным, бессердечным чудовищем. Такой же завоеватель и насильник, как твои ненавистные римляне. Все мужчины одинаковы, если у них есть сила и возможность взять добычу и покуражиться вдоволь. Я думала о тебе иначе… я думала, ты мне друг…
Дакос молчал, только погнал своего коня быстрее. У меня к горлу начала подступать тошнота. Я не выдержу долго такой скачки, меня мутит, голова кружится.
— Дакос, мне плохо…
— Скоро будем на месте, потерпи.
В его голосе больше не было злости и раздражения. Он проговорил эти слова почти тем же мягким, глубоким тембром, что и раньше. Почти ласково… И я вдруг поняла, что он не сделает мне ничего плохого, уж слишком плохого… А если что-то и сделает, так я это заслужила. Сама виновата — отправилась девочка на войну, Гая так и не нашла, из-за меня погибли Кассий и Атратион, хотя, может, они-то как раз и хотели умереть в бою, раз уж так рвались в эту поездку, представляя реальную угрозу нападения. Гай сильно расстроится, если все узнает. А мне надо смириться с тем, что Гай больше не примет меня. Даже если я выживу…
Мы поехали тише и нас скоро нагнали остальные мужчины. Дакос переговаривался с ними о чем-то, кажется, его люди были встревожены. Я слушала их вполуха и вскоре немного поняла, что завтра должно произойти какое-то решающее сражение и Каррон будет участвовать в нем. У меня мелькнула жуткая мысль, что Дакос может использовать меня против консула, начнет шантажировать, выдвинет свои условия.
Меня холодный пот прошиб, когда я представила, какой выбор встанет перед полководцем, если ему донесут, что я в руках у мятежников. Гай меня не спасет, он выберет славу Рима и будет совершенно прав. Что я и что Рим… Сама виновата, нечего плакать.
— Боишься меня… Госпожа?
В голосе Дакоса звучала издевка, но уже не злая, а просто самодовольная и насмешливая.
— Боюсь. И все же надеюсь на твое милосердие.
— Милосердие гладиатора? Ты верно шутишь, женщина. Я и знать не знаю, что такое милосердие.
— Я не из тех, кто заставлял тебя биться на арене. Я сама здесь чужая и далеко от родной земли. Мы в этом похожи. Я против рабства, все люди равны, нельзя никого унижать. Я над тобой не издевалась.
— Ты мучила меня…
— Я тебе не лгала, это ты меня… мучил, заставляя…
Я пыталась тщательно подбирать слова, я хотела ему что-то объяснить, какие-то самые тонкие оттенки моих чувств к нему, в которых даже сама не могла разобраться. Дакос тяжело вздохнул и неожиданно проговорил мне над ухом:
— Я все знаю. И у нас будет только одна ночь, чтобы понять, кто мы друг другу.
Мне вдруг стало легко и почти не страшно. Он меня не обидит, никому не позволит обидеть меня — это же прежний Дакос, как я не поняла раньше. Он просто не ожидал увидеть меня здесь и сначала злорадствовал, даже предвкушая месть. И я даже могла бы понять за что. Он ведь мужчина, и не последний среди своих соплеменников, а был моим рабом.
Он привлекательный, сильный мужчина, а я отвергла его и предпочла другого — врага. Дакос привык побеждать, а пришлось уступить мне — слабой женщине, неважно, что в его глазах я была посланницей Богини. Мужчина всегда считает себя выше женщин и не может простить ей вынужденное подчинение. Теперь мой черед смириться…
Будь, что будет. От него я приму все, видимо, так решили Боги. Уж не знаю, какие именно, в Риме так много храмов и разных верований. А мне кажется, Бог один… нет, с ним рядом непременно должна быть женская суть, женская мягкость и доброта. Я верю, что есть и Богиня. И вот ее-то незримую и милосердную я буду сейчас просить о защите.
Я чувствовала себя скверно, никогда не думала, что поездка на лошади может причинять такие неудобства, а ведь когда-то мечтала прокатиться верхом. Прокатилась… К счастью, мы скоро подъехали к какой-то огороженной постройке, и я поняла, что здесь будет привал. Нас окружили люди, много мужчин, я нервно цеплялась за Дакоса, и он больше не пытался меня напугать, держал при себе. Даже не позволил какому-то веселому парню принять меня с лошади, спрыгнул первым и сам помог спуститься.
Я поняла, что Дакоса здесь уважали, он был кем-то вроде командира небольшого отряда, состоящего из его соотечественников-фракийцев. На меня сначала смотрели с хитрыми улыбками, даже пытались коснуться, но Дакос быстро это пресек. Кто-то увел его коня, кто-то звал для разговоров, видимо, мы с беднягой Атратионом попались разведчикам мятежного войска и теперь им следовало доложить о ночных происшествиях высшему начальству.
— Только не оставляй меня с ними, мне страшно, — умоляла я Дакоса.
— Тебя никто не тронет, — сухо ответил он, продолжая вести меня куда-то вглубь аллеи — туда, где горели костры и слышалась многоголосая людская речь.
— Чей это дом?
Дакос запрокинул голову к темному небу и рассмеялся.
— А вот это, и правда, чудесный подарок! Надеюсь, ты его оценишь, Наталия… мой подарок тебе.
— Я не понимаю…
Дакос вдруг остановился и, взяв меня за плечи, посмотрел прямо в глаза, пытаясь уловить выражение моего лица в полумраке.
— Это Кордация. Вилла Консула Каррона. Он рвался сюда, как лев, но даже ради своего имущества не стал рисковать малочисленными отрядами и своей репутацией. Основные его силы еще на подходе, и римляне всегда долго строят укрепления, обустраивают рубежи, даже предчувствуя короткую битву. Мы организовали засаду близ Аквина и прогнали легионеров. Но не продержимся и пару дней…
Каррон осторожен, он никогда не идет напролом, не просчитав все ходы заранее. Потому-то его и ценит Сенат. Потому-то, я и ненавижу твоего избранника, ведь мы скоро окажемся в его ловушке. Собратья этого не понимают, их опьянили быстрые победы, они желают идти на Рим, но я-то знаю, что нам осталось недолго. Все решит завтрашний день. Но ведь есть еще эта ночь… И мы проведем ее вместе. На вилле, что принадлежит твоему консулу. Она могла бы быть и твоей виллой, верно? Он предлагал тебе стать его женой?
Я отрицательно покачала головой, пытаясь выглядеть спокойно и унять внезапную дрожь в коленях.
— Нет. Мы даже не говорили об этом. Похоже, я не слишком ему дорога. Он любил прежде одну знатную римлянку, она предала его, и теперь Каррон презирает женщин, но, как мужчина, не может совсем без них обойтись. Думаю, он недолго бы вытерпел меня в своем доме, и сам с радостью умчался на эту войну, так как я ему надоела.
Но Дакос лишь недоверчиво покачал головой, в его выразительных глазах мне почудилась боль:
— Ты лжешь! Я разговаривал с рабом из дома Каррона. Консул надышаться тобой не может, он ни за что бы от тебя не отказался. И ты помчалась за ним вслед, как обезумевшая сука, что и дня не может прожить без случки!
