Что же теперь делать? Как поступить?..
Да что это он так разволновался? Алкивиад усмехнулся. Он совсем забыл, что ни муж, ни болтливая сводня не придут требовать ответа со своей пособницы. Им будет не до Коры, то есть Идомены, они будут слишком заняты заботой о собственной участи. И тогда Алкивиад выйдет и скажет своим друзьям, что эту женщину нужно освободить…
Хотя нет. Не все так просто! Алкивиад может, конечно, отпустить Идомену, но как он объяснит это своим друзьям?! Тому же Панталеону, за оскорбление и ограбление которого поклялся отомстить? Если он отпустит Идомену, то уронит свою честь в глазах друзей. Если же позволит ее схватить…
Алкивиад нахмурился, размышляя, и вдруг вспомнил странный сон, который приснился ему этой ночью. Виделось ему, будто он подбирает птенца, выпавшего из гнезда, кормит его из своих губ – а потом отпускает в полет. И вот к нему возвращается взрослая красивая птица, неся в клюве алую розу, и кладет ее на чей-то надгробный камень.
Алкивиад, как и все эллины, придавал огромное значение снам. Он знал в Афинах нескольких прорицателей, которые умело толковали ночные видения, и Алкивиад поутру посетил одного из них. Тот сказал, что сон хороший, благоприятный, означает начало какого-то нового дела или события в жизни Алкивиада, которое принесет ему огромное счастье, и это будет сопутствоать ему до самой смерти. Начало этому делу будет положено нынче вечером. И теперь главное – не пропустить знак судьбы!
Что, если эта перепуганная и вместе с тем бесстрашная девушка, изнемогающая от любви и благодарности к нему, – и есть знак судьбы?
План сложился мгновенно – безрассудный план, над которым и сам Алкивиад, наверное, когда-нибудь посмеется, вспоминая, но сейчас он не мог поступить иначе. Сам не знал, почему, – но не мог!
– Сделаем так, – сказал он серьезно, словно взял слово на совете военачальников перед наступлением и должен во что бы то ни стало убедить всех в своей правоте. – Ты должна исчезнуть из Афин. У тебя есть деньги?
Идомена покачала головой:
– Мне не давали ни халка. Все забирал Атамус. Конечно, он делился с Родоклеей, но большую часть денег брал себе, и я даже не знаю, где он их прячет.
Алкивиад посмотрел на нее испытующе. Конечно, Анит вряд ли бы в это поверил, но Алкивиад не сомневался: ему Идомена не солжет.
– Здесь есть какой-нибудь потайной выход? – спросил он – и вздрогнул от радости, когда Идомена показала на занавес у изголовья кровати:
– Там лаз в погреб, а оттуда ведет ход наружу – к самым Диомейским воротам.
– Вот, возьми! – Алкивиад отвязал от пояса мешок с деньгами, подал Идомене и повторил: – Ты должна исчезнуть из Афин. Панталеон очень мстителен, он обязательно найдет тебя. Но от Диомейских ворот держись подальше – здесь тебя будут искать первым делом. И не возвращайся домой! Иди к Дипилонским воротам: к тем, что близ Керамика. Сегодня уже 19 боэдримиона, значит, завтра чуть свет паломники отправляются в священный путь на Элевсин.
[48] Наверняка там будут и жрицы Афродиты из Коринфа. Постарайся встретиться с ними и тоже попасть в Коринф. Так уж сложилась твоя судьба, что путь в благочестивые жены тебе закрыт. Твоя участь – это участь порны. Но если уж что-то делать, то лучше всех! Ты сможешь стать не просто порной, но великолепной гетерой. Из тех, что способны остановить мужчину взмахом ресниц! И не просто остановить, но лишить его разума… Меня ты уж точно лишила разума, если я готов дать тебе сбежать!
– Господин! – пролепетала Идомена, простирая к нему руки. – Где мне взять силы покинуть тебя?!
– Мы встретимся, – твердо сказал Алкивиад, – мы еще встретимся, и ты принесешь мне алую розу счастья. Я видел это во сне, а прорицатель назвал его вещим.
– Господин, но школа гетер… – испуганно сказала Идомена, которая, конечно, совершенно не поняла, о чем он говорит. – Меня не возьмут туда! Нужно предъявить похвальное письмо от моих любовников, а ведь их у меня… нет! И никогда не было!
– Это досадно, – вздохнул Алкивиад. – А еще более досадно что у меня нет времени исправить это упущение. Но я напишу письмо авансом, а потом ты вернешь мне долг, хорошо?
Идомена только моргнула, не сводя с него восхищенных, влюбленных глаз, и этот взор окончательно убедил Алкивиада в том, что он поступает правильно. Эта девушка – редкая драгоценность, подобная прекрасному рубину цвета критского вина, который достался ему в качестве военной добычи. Алкивиад очень хотел бы оправить его в золото и носить как перстень, но камень пока не был отшлифован. Вот и Идомену следует отшлифовать, прежде чем заключить ее в оправу своих объятий!
Он прислушался: за стенами дома было пока еще тихо. Однако Атамус вот-вот должен появиться…
Алвивиад взял кувшин, выплеснул вино на пол – это было то самое косское, сладкое, красное, терпкое, которое предлагала ему Идомена! – и осторожно разбил кувшин, стараясь не поднимать особого шума. Выбрал подходящий черепок – на счастье, кувшин оказался простым, не глазурованным, – потом снял с плеча карфиту, на которой, как обычно, был изображен Эрос с мечом, и острием булавки нацарапал, как стилусом:
«Идомена станет истинной звездой школы гетер в Коринфе, в чем убежден Алкивиад Клиний Евпатрид из Афин, хорошо знающий ее любовь и преданность».
Острие карфиты сломалось на последнем слове. Почему-то у Алкивиада вдруг прошли мурашки по спине, как нынче утром, когда толкователь разъяснял ему, что означает его сон…
Девушка расширенными глазами следила за движением его стилуса, и Алкивиад, решив, что она не знает грамоты, прочел написанное вслух.
– И заметь, – добавил он ласково, потому что любовь, сиявшая в глазах Идомены, способна была растрогать даже Антисфе́на, прародителя киников,
[49] – я не солгал ни слова, а степень моей откровенности подтверждает сломавшаяся застежка.
– Эти слова ты начертал на моем сердце, господин, – просто ответила Идомена.
– А теперь хватит мериться любезностями, – сказал Алкивиад, чувствуя, что время истекает. – Возьми черепок, деньги – и беги со всех ног.
– Позволь мне вместо денег взять это, – девушка робко указала на сломанную карфиту, и глаза ее так сверкнули, что Алкивиад не выдержал: схватил ее в объятия, впился в губы – но тотчас оттолкнул, ибо за стеной завопила Родоклея:
– Господин мой! Господин мой Асмус!
Глаза Идомены стали в пол-лица. Сейчас или закричит, или без чувств хлопнется! Алкивиад сорвал с постели покрывало, накинул на плечи Идомены, сунул ей в руки мешок и черепок, карфиту спрятал за корсаж, повернул девушку – и чуть ли не пинком отправил за занавесь:
