Уж с кем, с кем, но с архонтом и его стражниками Родоклея совершенно не желала встречаться. Она рванулась было, однако фармакопис подскочил к ней и схватил за руку:
– Погоди, госпожа!
– Чего тебе? – буркнула Родоклея, пытаясь вырваться, но у фармакописа оказались невероятно цепкие пальцы.
– Госпожа, я тебя помню! – воскликнул он. – Ты заговорила с молодой женщиной, которая знала, что от синяков помогает сок редьки и медные пластины, помнишь?
– Нет! – воскликнула перепуганная Родоклея. – Ничего я такого не помню!
– А я помню, – настаивал фармакопис. – Вы с ней пошли вместе между рядами, потом я потерял вас из виду. Но куда вы с ней пошли?
– Никуда мы с ней не пошли, никуда! – затараторила Родоклея, отчаянно дергая руку. – Прошлись немножко по агоре, а потом она куда-то подевалась, а я пошла домой. А что случилось, почему ты ко мне пристал?
– Да она пропала, бедняжка, – вздохнул фармакопис. – Теперь ее ищет ее госпожа, аулетрида из школы гетер. А стражники архонта ее сопровождают.
– Не много ли чести для какой-то аулетриды?! – проворчала Родоклея, чувствуя, что хватка фармакописа начинает ослабевать. Еще чуть-чуть – и она сможет вырваться…
– В самом деле, – кивнул фармакопис. – Раньше эти девки приходили за покупками в сопровождении наставниц и евнуха. Однако, говорят, Титоса – так звали евнуха, ведающего наказаниями, – зарезал какой-то злодей. Поэтому аулетриду Тимандру, которая ищет свою служанку, и сопровождает стража архонта.
– Что там еще за Тимандра? – угрюмо оглянулась Родоклея – и тотчас поглубже надвинула на лицо свое покрывало.
Какая еще Тимандра?! Это же Идомена, Кора! Это она!
Одета в серое, а не в алое, с заплетенными, а не распущенными волосами, повзрослевшая, похорошевшая – и очень печальная.
Она!
Но почему Тимандра?!
Ах да… Родоклея когда-то слышала, будто ученицы школы гетер меняют имена…
Тимандра – критское имя. Значит, Идомена решила таким образом вспомнить Крит…
Родоклея узнала ее мгновенно. Значит, и Идомена так же легко узнает Родоклею. Нет, лучше не попадаться ей на глаза!
Надо же такому случиться, что это именно ее служанку сманила тогда Родоклея! Именно ее служанку залюбила до смерти Фирио!
Экое же невезение, как же неблагосклонны бессмертные богини к злополучной афинской сводне?! Куда ж вы смотрите, Гера и Афродита?!
Пальцы фармакописа между тем ослабели, и Родоклея воспользовалась этим мгновением, чтобы рвануться – и дать деру. Даже не пытаясь оглянуться на Тимандру, она смешалась с толпой, выскочила с агоры и понеслась к Северному предместью.
Конечно, Фирио обрушится на нее с упреками, а может быть, и с побоями, однако надо убедить ее, что в ближайшие базарные дни Родоклее лучше не показываться на агоре, да и вообще носу из дому не высовывать. Если ее узнает Тимандра, да если не в меру приметливый фармакопис сообщит, что именно Родоклея беседовала с пропавшей девушкой… Это же ужас, что случится!
Она вбежала в дом запыхавшись и с порога затараторила:
– Фирио, беда! Ту девчонку, которую ты сбросила в расщелину, ищут!
– Что?! – раздался вопль, и Родоклея увидела Алепо, которую в первое мгновение не заметила.
Ох, она готова была себе язык откусить, однако было уже поздно. Пришлось все рассказать.
Родоклея запиналась на каждом слове, а Фирио ей ничуть не помогла – стояла, гордо вскинув голову и скрестив на груди руки, словно не о ней и о ее злодеянии шла речь.
Выслушав всю историю, Алепо почти в обмороке рухнула на топчан.
– Будь проклят тот день, когда я наткнулась на вас на агоре! – простонала она. – Будь проклят тот день, когда я привела вас сюда!
– И все те милые занятия, которым мы тут предавались? – ехидно спросила Фирио. – Все то наслаждение, которое я тебе даровала? Оно тоже пусть будет проклято?
– Наслаждение! – презрительно фыркнула Алепо. – Наслаждение мы с моими дорогими Харитами испытывали не меньшее и до того, как ты здесь появилась! Мы чувствовали нежность и ласку, мы радовались объятиям и поцелуям, когда были вместе… а в твоих объятиях я постоянно ощущала страх! То же сказали мне и Хариты! Они предупреждали меня, что от тебя можно ждать любой беды. И вот она… Да это же просто чудо, что ты дала себе волю с какой-то безродной девкой, а ведь на ее месте могла оказаться я! Или мои дорогие подруги! И что было бы с нами? Наши тела тоже валялись бы в какой-то расщелине Акрокоринфа? Нет! С меня довольно! Я больше не желаю тебя здесь видеть, Фирио! Поняла? Забудь, что мы были знакомы. Найди себе другое жилье, других подруг, ты можешь опять пристроиться в какой-нибудь портовый порнион, в котором служила в Пирее… Даю тебе времени до завтрашнего дня. И – вон! Вон отсюда! Больше ничего не хочу о тебе знать! Если ты еще останешься здесь, я, клянусь, сама пойду к архонту и все о тебе расскажу!
– А я пойду к твоему мужу, – хриплым от ярости голосом отозвалась Фирио. – И все расскажу о тебе. Расскажу, какие слова ты выкрикивала, когда я целовала твою ракушку, а ты трепетала от наслаждения. Расскажу, как вы, благородные дамы, аристократки, лизали щелки у уличных девок, которых приводила сюда Родоклея, и подставляли им свои щелки. Думаю, твоему супругу будет интересно об этом послушать, а потом рассказать их мужьям! Посмотрим, не крикнет ли он тебе, прекрасная Алепо, точно так же: «Вон! Больше ничего не хочу о тебе знать!» Не выгонит ли он тебя на улицу, не дав ни халка?..
Фирио не кричала, не размахивала кулаками, не металась, но ее спокойствие было так же страшно, как спокойствие змеи, затаившейся перед броском, как спокойствие камня, который через мгновение сорвется – и раздавит все, на что рухнет…
– Хорошо, – тоненьким, жалобным голоском проныла Алепо, осторожно продвигаясь к выходу. – Так и быть, я оставлю тебе денег. Их хватит надолго и тебе, и Родоклее. И… и вы обе можете пока жить здесь. Только никого сюда больше не водите, иначе вы погубите и меня, и себя. И не ищите меня!
С этими словами, сопровождаемыми глухим рыданием, Алепо выбежала вон.
Фирио с такой злостью шарахнула кулаком по лавке, что та раскололась пополам.
Родоклея, которая очень боялась, что следующий удар придется ей по голове, возмечтала было тоже удрать, однако куда ей было идти? Где жить? Что есть?!
А ведь можно было броситься к Идомене, то есть к Тимандре, молить о пощаде… она добрая девушка, уж наверное простила бы свою старую знкомую, благодарая которой жила некогда припеваючи… И если хорошенько подумать, можно было бы всю вино за гибель ее служанки свалить на Фирио! Тимандра отдала бы Фирио стражникам, ту распяли бы на городской стене – и Родоклея стала бы свободной. Она могла бы пригодиться Тимандре, когда она станет настоящей гетерой. Ей же надо будет искать богатых пкровителей, а кто лучше, чем Родоклея, сумеет найти их?! Она ведь истинная сводня!
