Когда она очнулась, солнце успело поднялться. Вокруг было пусто. Убийцы ускакали, рабы разбежались, заодно угнав три повозки, на которых лежали все добро, все вещи Алкивиада и Тимандры и его драгоценное оружие. От шатра остались одни уголья.
Тело Алкивиада уже закоченело. Тимандре нечем было обмыть его, ведь в колодце не было воды, однако среди немногочисленных вещей, которые впопыхах были обронены сбежавшими рабами, она отыскала два или три своих хитона и гиматия, а еще старый, потемневший от времени кипарисовый кипсел… так коринфские гетеры называют ларцы. В кипселе нашлись бутылочки с благовониями, и Тимандра, обломав стрелы и некоторые вытащив из ран, оттерла маслом кровь с груди Алкивиада и осторожно умастила тело. Затем Тимандра обмотала его остатками своих нарядов и, перевалив на полуобгоревшую хламиду, потащила по каменистой земле к колодцу.
А что она могла еще сделать? Даже могилу вырыть ей было нечем, погребальный костер сложить не из чего. Она горько плакала, но, отправив тело Алкивиада в темную бездну, вспомнила своего отца, который нашел успокоение в таком же колодце на Крите, – и от души немного отлегло.
Постояв над колодцем, Тимандра пожелала тени Алкивиада спокойной переправы через Ахерон, как вдруг спохватилась, что не положила с ним два обола перевозчику! А что, если Харон откажется перевести Алкивиада на мирные поля асфоделей?
Тимандра вернулась к шатру и долго шарила в траве с надеждой найти хоть монетку, пусть самую мелкую, – но грабители не оставили ничего. Тогда она отколола со своего хитона заветную карфиту, на которой был изображен Эрос с мечом, и поцеловав ее, бросила в колодец. Для Тимандры это была одна из величайших драгоценностей жизни, и она уповала на то, что и перевозчик сумеет ее оценить.
