– Она сошла с ума! – закричал Аитон, однако голос его глухо раздавался из недр головы, и люди его почти не слышали.
Да и не слушали! Слова Тимандры, произнесенные со страстью отчаяния, поразили собравшихся. Некоторые женщины сразу бросились прочь, унося детей, однако мужчины придвинулись к ступням храма и закричали, что не пустят кровожадного Молоха на свою землю.
Аитон воздел кулаки. Грудь его высоко вздымалась от тяжелого дыхания.
– Кто будет спрашивать вас, ничтожества! – глухо прорычал он. – Молох придет – и возьмет всех, кого захочет! Вы всего лишь пыль под ногами богов, так не все ли вам равно, чьи стопы топчут вас? Эллинские боги, перед которыми вы покорно пали ниц, жалки и немощны в сравнении с Молохом! А ты… Он резко обернулся к Тимандре. – Ты заслуживаешь смерти за то, что извратила пророчество!
При этих словах Сардор змеиным движением выхватил из складок своего одеяния стилет.
Солнце сверкнуло на узком лезвии, отразилось в черных огромных глазах Сардора и зажгло их жутким, смертоносным сиянием.
Тимандра уставилась на него, как завороженная. Она вдруг поняла, что белая лягушка канула в колодец так поспешно не потому, что ее спугнули шаги Аитона. Нет, это был ответ на вопрос Тимандры, что ей делать.
Бежать! Это значило, что ей нужно было немедленно бежать, а она пошла за Аитоном – навстречу смерти своей пошла! И сейчас будет убита…
Сардон шагнул вперед, занося стилет.
В толпе раздались крики в защиту Тимандры, но Аитон простер руки:
– Она умрет! Нельзя отнимать у бога его жерт…
Он не договорил и вдруг покачнулся. Вцепился ногтями в грудь и принялся царапать ее, словно подавился словами. Его скрутила судорога.
Аитон сорвал с себя бычью голову и уронил ее. Лицо его было налито кровью, глаза выкатывались из орбит, изо рта ползла пена. Он пытался вздохнуть, но безуспешно. Рычал, скреб ногтями тело, но оно было так плотно позолочено, что на коже даже царапин не оставалось.
– Ему нечем дышать! – крикнул кто-то в замершей толпе. – Он задыхается!
Ноги Аитона подкосились – и он тяжело грянулся наземь. Его нелепо взметнувшиеся руки задели Сардора, вышибли у него стилет.
Тот со звоном упал на каменные плиты, но Сардор этого даже не заметил, взвыв:
– Аитон! Любовь моя!
Ответить ему было некому: пальцы жреца в последний раз судорожно сжались – и он окаменел.
– Ты погубила его! – закричал Сардор, падая на колени, припадая к мертвому телу и заливаясь обильными, как у женщины, слезами.
Люди растерянно смотрели, как плачущий Сардор покрывает поцелуями мертвое тело.
– Сдается мне, – раздался чей-то ехидный голос из толпы, – эти двое из тех, кто сеет на бесплодном камне, обращая свою похоть на подобных себе…
Вокруг раздались смешки.
Сардор поднял голову:
– Молчите, глупцы! А ты… – Взгляд его нашел Тимандру: – Ты проклята Молохом! Я убью тебя!
Чудилось, из глаз его ползут черные змеи, такой ненавистью был он исполнен.
– Гнать его! – закричали в толпе. – Пусть отправляется к своему Молоху, а мы по-прежнему будем служить Великой Богине.
– И ее гнать! – выскочила вперед та самая жрица, которая одевала Тимандру. – Она предала Великую Богиню! Она хотела увлечь нас на поклонение чужому божеству!
«Я?! – чуть не закричала Тимандра. – Да ведь я предостерегла вас!»
– Раздевайся! – взвизгнула жрица, и злорадство, вспыхнувшее в ее глазах, поразило Тимандру едва ли не сильнее, чем ненависть Сардора. – Ты оскверняешь наряд Великой Богини!
Одной рукой жрица схватила Тимандру за юбку, а другой – за волосы.
Девушка отпрянула – ветхая ткань треснула, и Тимандра осталась обнаженной. Корсет тоже свалился. Одна шпилька выпала из прически и зазвенела по полу.
Жрица подхватила шпильку и жадно прижала к себе вместе с потертым одеянием, с которого сыпалась позолота. Наверное, она уже видела себя в этом обветшалом наряде – видела могущественной и прекрасной богиней-на-земле!
– А теперь пошла вон! – закричала она. – Гоните ее! Камнями! Гоните ее камнями!
Толпа привыкла слушаться служителей храма. Настроение ее мигом изменилось. Теперь виновницей всех бед стала Тимандра…
И вот уже взметнулись руки с камнями, вот уже кто-то выкрикнул грязное ругательство…
– Голая бесстыжая шлюха! – завопила жрица. – Бесстыжая тварь!
Ужас обуял девушку. Бежать, бежать! Не думая, не рассуждая, только обуреваемая желанием скрыть наготу от чужих глаз, она подхватила белое одеяние Аитона, набросила на себя – и кинулась вглубь храма. Оттуда она выскочила через боковой ход и понеслась вперед, ничего не видя перед собой от страха и слез, которые так и лились из глаз.
Тимандре слышался шум и крики бегущей следом толпы. Страх смерти придавал ей силы. Она бежала, ничего не видя, не понимая, куда стремится, мечтая только оказаться как можно дальше отсюда, бежала, бежала…
Пирей
Где-то там, чуть поодаль, виднелись холмы. На самом высоком можно было различить очертания высокой крепости.
Когда корабль пришел в пирейский порт и девушек выгружали на пристань, Тимандра слышала, как кто-то сказал:
– Там – Афины. Вот гора Пентеликон, а перед ней – акрополь. И Длинные стены, построенные Периклом между Афинами и Пиреем. Если между ними пройти, попадешь прямо на афинский рынок – агору!
[9]
Девушки подняли крик и плач, уверенные, что их прямо сейчас увезут на агору и продадут в рабство, но ничуть не бывало – их так и оставили в Пирее.
Надолго? Может быть, навсегда?
Думать об этом было очень страшно, и Тимандра тихонько запела себе под нос, глядя на корабли, стоящие у причала:
– О легконогая дева,
Твой танец угоден богине!
Но все же проворней кружись,
Быстрее беги,
А то не догонишь того,
Кого ловит твой взгляд!
Но кружись не кружись,
Беги не беги,
Все равно ты его не догонишь…
Грузчики бегали по сходням туда-сюда, сгибаясь под тяжестью мешков и узлов.
Море плескалось и билось в стены галер. При виде зеленых тугих волн Тимандру замутило. Еще бы… сколько времени она ничего не видела, кроме этих волн! Плаванию, казалось, не будет конца. Сначала почти всю скудную еду, которую ей давали, она извергала в эти волны, и лишь дня за два до прихода в порт немного привыкла к качке, набралась сил и благодаря этому теперь держалась на ногах. И все же на волны смотреть было противно.
