Между тем шаркающие шаги уже приближались к приоткрытой двери. Мила на всякий случай закрыла глаза, притворяясь спящей. Старушка вошла в комнату и, подойдя к кровати, остановилась. Мила затаила дыхание. Страх снова вцепился в нее острыми когтями.
«Да что же это творится! Просто какой-то фильм ужасов! Чего она ко мне-то притащилась? Ну и шла бы к своей Люське. От меня-то ей что нужно?.. А если она ведьма!» – еще больше напугала себя Мила, изо всех сил надеясь, что вот сейчас, сию же секунду проснется, избавится от кошмара.
В том, что это не явь, она уже не сомневалась, так как ее сознание никак не принимало происходящее, поэтому делало свои, более приемлемые выводы: ну не могла она, никак не могла оказаться в столь диком месте! Это лишь злая игра ее придурочного воображения. Все что угодно, но не явь. «Надо просто как следует ущипнуть себя и наконец-то проснуться», – думала Мила, лихорадочно выбирая подходящее для щипка место на теле, чтобы было не очень больно, – жаль все-таки себя, любимую.
– Люсенька, просыпайся, пирог остынет, а ты любишь горяченький, – раздался над ухом ласковый голос старушки, и Мила почувствовала, как ее легонько потрепали по плечу.
«Ну вот, опоздала себя ущипнуть. Надо было сделать это до того, как меня коснулись. А теперь уже бесполезно, придется реагировать. Идиотизм какой-то!» – Мила понимала, что, пока не взглянет в лицо пугающей неизвестности, ситуация не прояснится. Глубоко вздохнув, она открыла глаза.
Невысокая, худенькая старушка, седая, как лунь, но еще крепенькая и розовощекая, склонилась над Милой и смотрела такими невероятно добрыми голубыми глазами, что у Милы перехватило дыхание: давно уже никто не взирал на нее с подобной беспредельной любовью. Старушка, казалось, никак не может налюбоваться на Милу. Она прижимала к груди маленькие морщинистые ладошки, будто молясь на нее, и вздыхала.
Мила внимательно разглядывала старушку, осознавая, что происходит нечто странное, чего она понять пока не в состоянии. Ее здесь, кажется, очень любят, хотя явно принимают за кого-то другого. Вернее, за другую. А точнее – за какую-то таинственную Люсеньку. Наверное, Мила на нее чем-то похожа? Или в этом сне Милу зовут Люсенькой? В конце концов, что Мила, что Люсенька – все равно Людмила. Так какая разница? Главное – любят. Сон сном, а в любой ситуации лучше вести себя адекватно. Одно противно – слишком этот сон смахивает на явь. Мила медленно села в кровати, и снова комната перед глазами закружилась, но теперь вместе со старушкой.
– А ты, Люсенька, не вставай, я тебе сюда пирога принесу, – забеспокоилась та, ловко взбила подушку и подложила за спину Милы для опоры. – Намаялась, сердечная. Теперь тебе надо сил набираться: хорошо кушать и много спать. Почти двое суток по тайге плутать – это тебе не шутейное дело, могла и погибнуть. Слава богу, Алешенька тебя разыскал! И дай-то Бог здоровья вам обоим! Я мигом. – Старушка, охая и вздыхая, шустро засеменила в другую комнату, видимо, за обещанным пирогом.
«Глупость какая-то. При чем тут тайга? Меня что – в тайге нашли и привезли в столицу? Впрочем, какая разница, ведь это только сон, а в нем может быть все что угодно», – успокаивала себя Мила.
Она чувствовала в голове сплошную сумятицу. Сознание терялось в догадках и никак не могло найти правильного объяснения происходящему. А так как отдельные мысли не складывались в общую картинку, Мила решила не включаться в предложенную ей чудовищную игру то ли судьбы, то ли злых людей, то ли подсознания, которое лишь во сне, без участия спящего ума, может спокойно применять свои методы воздействия. «Разумеется, исключительно только в воспитательных целях», – не преминула съехидничать Мила и решила ни во что пока не вмешиваться, оставаясь простым наблюдателем. Даже интересно, к чему вся эта бредятина приведет?
При этом восхитительный запах яблочного пирога уже витал в воздухе, маня и соблазняя вкусить это чудесное яство. Только сейчас, когда Мила почувствовала себя в относительной безопасности, она поняла, что просто умирает от голода. Сон хоть и страшный, но вкусный, ведь теперь можно столько пирога съесть, сколько захочется, не рискуя при этом испортить великолепную фигуру. Эта весьма полезная способность, ставшая впоследствии не менее выгодной привычкой – находить хорошее в плохом, – и на сей раз помогла Миле извлечь хоть какую-то пользу из запутанной и совершенно абсурдной ситуации.
– Алешенька, голубчик, пойдем поможешь. Люсенька так слаба, что и чашку в руках не удержит. Ты неси чашку с молоком, не разлей смотри, а я возьму тарелку с пирогом, – услышала Мила и с любопытством принялась ждать появления незнакомца, якобы спасшего ее, вернее, какую-то там Люську, от верной гибели.
«Ну чем не Алеша Попович! Прямо слеза прошибает от великой благодарности», – исходила сарказмом Мила, но торчащие во все стороны волосы все же, как смогла, ладонями пригладила, удивляясь себе и одновременно злясь за стойкое неравнодушие к мужчинам, разумеется, если они того заслуживали.
Упражнения Милы в злобствовании были прерваны входящей в комнату процессией, возглавляемой шустрой старушкой, торжественно несущей глубокую глиняную миску с большим куском яблочного пирога. За ней послушно плелся – Мила глазам не поверила! – настоящий русский богатырь: крупный, импозантный, с широкой окладистой бородкой, аккуратно подстриженными усами и длинными, до плеч, густыми русыми волосами. Войдя, он, казалось, заполнил собой всю комнату.
«Вот это генофонд!» – с восхищением отметила про себя Мила, немного приоткрыв от удивления рот и изумленно таращась на незнакомца, который бережно держал в крепких руках небольшую глиняную чашку, внимательно рассматривая очнувшуюся девушку взглядом необыкновенной синевы.
– Алешенька, мы все равно здесь вдвоем не поместимся, так ты, голубчик, покорми Люсеньку и молочком козьим попои. – Хитренькая старушка просительно посмотрела на Алексея. – Оно ох какое полезное. А я пойду баньку готовить. Банька большую силу имеет: и хворь выгонит, и от тоски спасет, и порчу снимет, и от дурного характера избавит.
– Неужели банька поможет и от дурного характера? – спросил Алексей, старательно делая вид, что не смутился ни просьбы старушки, ни пристального и словно пронизывающего его насквозь взгляда огромных изумрудных глаз девушки.
– Может, касатик. Банька все может. А дурным характером я называю болезнь, когда у человека с нервами неладно. Самое лучшее лекарство от любой хвори – вот что такое банька. Люсеньку надо на ноги ставить, не в себе она. А банька в таких случаях – самое верное средство. Четверг сегодня, самый сильный день для лечения баней. Запарю травок лечебных, помою в них Люсеньку, попарю веничками специальными для такого дела, она быстро и поправится.
– Так, может, вам помочь баньку затопить? – предложил Алексей, видимо, не решаясь остаться наедине с девушкой, которая продолжала безмолвно и в упор его разглядывать.
– Нет, милок, – решительно отказалась старушка. – В этом ты мне не помощник. Это все я сама должна сделать, без лишних глаз. А ты, Алешенька, пока Люсеньку покорми. Ей силы понадобятся, ведь в баньке нельзя быть ни голодным, ни тяжелым от сытости. Да ты присаживайся рядом с ней, не опасайся. Она сейчас не буйная. Сил-то совсем не осталось от шатаний по тайге. Вишь, как смотрит на тебя? Значит, понравился ты ей. – Старушка улыбнулась глазами и, ловко расстелив на коленях Милы небольшое белоснежное полотенце, поставила на него тарелку с пирогом. – Сердечная ты моя, – вздохнула она, поцеловала Милу в макушку и вышла из комнаты.
