– А вы мне правду говорите?.. Тогда я согласна оставить ребенка. Ладно уж, пусть появляется. Поглядим, что из этого выйдет…
Ада в замешательстве отодвинула колдовское зеркало. К чему это видение? Как оно связано с настоящим? Неужели заявившийся к ней так бесцеремонно молодой человек – и есть тот самый ребенок, от которого Нина хотела избавиться?! Но как он мог узнать о том, что его мать была здесь? Не сама же она рассказала сыну об этом чудовищном соглашении, подписав себе тем самым приговор?! Значит, теперь и Аде угрожает опасность.
Ворон оказался прав!
– Карлуша, дорогой, только ты обо мне заботишься как следует. – Ада подошла к клетке и ласково посмотрела на ворона. – Надеюсь, ты перестал на меня дуться? Тогда пойдем пообедаем?
Ворон важно вышел из клетки и направился к окну, давая понять, что простил Аду и готов разделить с ней трапезу. Обычно в хорошую погоду они располагались в увитой розами беседке. Ада выпустила в окно ворона и, подойдя к столу, нажала на потайную кнопку звонка. Помощница вошла незамедлительно, словно ожидала вызова.
– Тома, ты проводила молодого человека до самых ворот?
– Какого молодого человека?
Ада почувствовала, как ее тело покрывается холодным липким потом, голова закружилась, вынуждая на миг прикрыть глаза и опереться об угол стола, чтобы не упасть.
– То есть как это «какого»?! Ты со мной шутки будешь шутить? Так мне сейчас не до шуток, поверь. Я собираюсь в доме порядок навести. И начну с тебя.
– Да помилуйте, Адочка Даниловна! Я понятия не имею, о чем вы говорите.
– Ты еще издеваться надо мной вздумала, неблагодарная?! – взбеленилась колдунья.
– За что же вы на меня сердитесь, Адочка Даниловна? В толк не возьму. Ведь я вам верой и правдой не один десяток лет служу и ни разу не ответила на вашу великую доброту неблагодарностью. Наоборот, молюсь за вас и денно и нощно, чтобы вымолить для вас здоровья и счастья. – Тамара всхлипнула и, не удержавшись, расплакалась: что за напасть этакая сегодня на ее голову – весь день хозяйка сама не своя да еще придирается почем зря, совсем задолбила!
– Не более получаса назад на этом самом месте, – Ада постучала по столу костяшками пальцев, собранными в кулак, – ты проливала крокодиловы слезы и умоляла меня Христом Богом принять молодого человека. У тебя что – совсем память отшибло? Так я помогу тебе ее восстановить: выгоню из дома вон прямо на улицу, тогда не так запоешь.
– Пощадите, Адочка Даниловна! Чем я вас так рассердила? Что сделала не так, раз навлекла на себя ваш гнев? – Тамара бросилась перед Адой на колени и зарыдала в голос.
Колдунья совсем растерялась, не зная, что предпринять. Она уже ничего не понимала. Да что же это такое вокруг нее происходит?
– Хочешь сказать, охрана тоже его не видела и в дом не впускала?
– Да кто ж посмеет-то без вашего разрешения?!
– Нет, ты все-таки пойди и расспроси.
Тамара стремглав выскочила из комнаты. Ада устало опустилась в кресло. Она знала, с каким ответом вернется помощница.
– Адочка Даниловна, – докладывала ей вскоре запыхавшаяся Тамара, еле переводя дух, – никто из охранников не видел никакого молодого человека. Они клянутся, что сегодня в дом никого не впускали. Да никто и не просился. На территории и вне ее все спокойно, ничего подозрительного не наблюдается.
– Хорошо, иди. Вели накрывать в беседке.
– Слушаюсь. Еще будут приказания?
Ада только махнула рукой, и помощница быстро скрылась за дверью от греха подальше. Какой длинный сегодня день. И сколько таинственных происшествий, имя которым Неизвестность. Что может быть хуже самой неизвестности – страх перед ней? Или это самый милосердный и драгоценный дар – незнание того, что нас ждет впереди? Говорят, что предопределенность во сто крат хуже, потому что неизвестность – все-таки какая-никакая, а надежда на лучшее. Но как быть с необъяснимым, которое пугает и настораживает?
Только не Аду, уже много лет играющую в подкидного с нечистой силой. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы угадать, кто же в конце концов победит. Всего лишь дело времени. Неужели ее срок уже пришел? И только потому, что Ада захотела отхватить для себя кусочек семейного счастья? Не может быть!
В дверь постучали. Ада набрала в легкие побольше воздуха, чтобы накричать на беспутную и надоедливую Тамару, вымещая на покорной помощнице накопившуюся злость, но ругательства замерли на устах, а разум охватила паника.
На пороге стоял молодой человек. Он неуверенно переминался с ноги на ногу и исподлобья глядел на колдунью. Внезапно его тонкогубый рот скривился словно от боли, невзрачное лицо сморщилось, собрав на лбу неизвестно откуда взявшиеся морщины и превратив его чуть ли не в старика: молодой человек плакал. Плакал навзрыд, словно наказанный ни за что ребенок.
«Какой же он убогий! – пронеслось в голове у Ады, и в сердце заскреблась жалость. – Облезлый, неряшливый. На бомжа похож… Тогда какого черта я, именитая колдунья, трясусь перед ним?!»
– Так и будешь стоять столбом? В кресло садись! – приказала она, грозно оглядывая совсем потерявшегося от застенчивости молодого человека, и тот аккуратно присел на самый край кресла.
«Он может вызывать только два чувства: брезгливость или жалость», – невольно подумала Ада. А так как колдунье по званию не полагалось испытывать к посетителям отрицательных эмоций, выбрала жалость.
– Говори, зачем пришел, или убирайся!
Он протянул Аде фотографию.
Ну конечно же, это Нина, только старше. Так вот, значит, какое дитя она родила. Колдунья вдруг смягчилась к этому неказистому и вызывающему негативные эмоции человечку. Как же ему, должно быть, трудно живется со столь отталкивающей наружностью.
– С ней что-то случилось?
– Нет. С ней это было всегда. Она ненавидит меня с самого рождения. Ей даже притворяться не хочется, что она меня любит. А вот я ее любил всегда. И сейчас люблю. Поэтому мне очень больно.
– С чего ты взял, что она тебя ненавидит?
– Прочел ее дневники. Оказывается, она возненавидела меня задолго до моего рождения. Хотела даже убить. За тем и пришла к вам. Я жив только потому, что это вы спасли меня. Помогите же мне еще раз! Я не могу дальше жить с ее ненавистью. Я настолько сильно люблю ее, что готов за нее умереть… Но я хочу жить! Спасите меня: избавьте от любви к ней! – И юноша снова заплакал.
«Как же он страдает! За весь разговор ни разу не сказал «мама», только «она». Нина так и не воспылала к своему чаду материнскими чувствами. Но избавить его от любви и нежной привязанности к ней – значит «выпустить джинна из бутылки»: неизвестно, чем все закончится. Хотя нет, даже очень хорошо известно: в ответ на ее ненависть он сам возненавидит. Да так, что наверняка… Но об этом лучше не думать. Вот потому я и оставлю все как есть. Одну ошибку совершила – второй раз те же грабли стороной обойду».
