Вдоль по улице выстроились здания посольств. На их бежевых чопорных фасадах по воздуху живо подпрыгивали флаги, разбавляя красками пасмурный день. На площади перед воротами, чистой и идеальной, жизнь звенела и била по ушам и глазам. Туристы рассредоточились в шахматном порядке, стараясь поймать за уши удачный кадр. Уличный музыкант играл на чудаковатом инструменте, название которого было известно лишь ему одному. Гид, укутанный в объемный красный шарф, завлекал на экскурсию по центру города, рядом с ним, ещё один, но поскромнее и без кричащего шарфа, искал ценителей окраин и менее пафосных достопримечательностей. Женщина в белом зимнем комбинезоне, стоящая чуть поодаль от гидов, обещала гору счастья тем, кто купит в её лавке талисман или сувенир в форме медведя. Она звонким голосом запевала комплименты разукрашенным косолапым статуэткам на английском языке, стараясь скрыть шипящий немецкий акцент.
Целая группа детей собралась вокруг аниматора с мыльными пузырями, которые, казалось, лопались не от прикосновения проворных пальчиков, а от звонкого детского смеха.
Голуби жили своей птичьей жизнью – выпрашивали крошки, и, поскольку они уже не боялись людей, вовсе не разлетались по сторонам от бегущих за ними детей, а лишь вальяжно отходили в сторону.
– Город замечательный. – Задумчиво произнес Макс, осматривая зеленоватую колесницу, возвышающуюся на арках.
– Да, но мне больше нравится гулять не так близко к центру. Здесь великолепные тихие райончики, спокойные и душевные, практически безлюдные. Но язык не поворачивается назвать их заброшенными. Именно там настоящая жизнь.
– Хотела бы жить в таком?
– Нет, – помедлила она с ответом, уступая дорогу двум мальчишкам, соревнующимся в ловле голубей. – Я быстро заскучаю.
Спустя пару минут они шагнули на бесконечный ковёр пушистой травы. Голоса тут же стихли. Грохот машин становился всё отдаленнее. Тишина в центре города перекрикивала всю городскую суету.
– Где-то есть особенное место?
– Да.
Они, не сговариваясь, сделали небольшой круг, чтобы не мешать компании молодых людей, развернувших оживленный разговор, сидя на траве. Когда отголоски беседы скрылись за деревьями, они оказались возле пруда. Зеркало растекались во все стороны, точь-в-точь отражая краски осени вокруг.
– Пришли. – Кира остановилась недалеко от берега и сняла с плеч рюкзак.
Максим подошёл к пруду и мельком взглянул на свое отражение, будто хотел убедиться, что это действительно вода.
– Красиво. – Когда он обернулся назад, женщина уже расстелила на траве покрывало, села на него, поджав ноги, и сосредоточенно откручивала крышечку от бутылки с водой.
– Так вот какой у тебя план?
Кира согласно кивнула и спрятала улыбку в бутылке. Сделав пару глотков, протянула её Максиму. Мужчина подошёл и сел на плед, уважительно выдержав дистанцию.
Она достала из рюкзака свёрток фольги, аккуратно надорвала и разломила на две части багет, а затем протянула половину Максиму.
– Это не обязательно. Ты ведь не рассчитывала на меня.
– Бери, мы не на необитаемом острове. Не оголодаю, если поделюсь.
– Спасибо.
– На здоровье. Будешь должен. – Она мысленно поругала себя за выскочившую фразу.
Мужчина посмеялся
– Хорошо. Тогда с меня ужин. – Он повернул голову, чтобы наблюдать за эмоциями на её порозовевшем лице.
– Это слишком.
– Ну, тогда завтрак.
– Это сойдёт.
Из-за зарослей высокой сухой травы, которая была усыпана оранжевой листвой, опавшей с деревьев, выплыла пёстрая утка и целенаправленно двинулась на берег. Кира отломила корку багета и кинула ей. Распробовав угощение, та издала протяжное хриплое «кря», и спустя минуту, уток на берегу было уже трое.
– Не думал, что Берлин такой же зыбкий как Питер и Лондон. – Вздохнул Макс, метая уткам очередную порцию крошек.
– Это всё осень. Хотя, весна здесь примерно такая же. – Она улыбнулась своим воспоминаниям. – Ты был в Лондоне?
– Ага. Вообще я там жил, учился и работал два года.
– Так вот откуда идеальный английский.
– Да, пришлось практически с нуля за год научиться говорить и понимать.
– А как же английский в академии?
– В академии для меня было важно только рисовать, что мы и делали безвылазно. Уверен, вы в академии тоже рисовали адски много.
– Мы все делали по мерке «адски много». Мне не казалось, что мы много рисуем, потому что много было всего. Слушали, запоминали, писали, говорили и рисовали. Это ощущается, будто несёшь по пять килограмм в каждой руке, довольно легко. А вот если нести всего пять и только в одной руке, это тяжело. Равновесие.
– Хороший пример. – Он ухмыльнулся и скользнул в воспоминания. – Я после выпуска собрал все рисунки в одну стопку. Вместе с тонкими папками они были выше моего роста.
– Не считая конспектов?
– Ага. И не считая проектных макетов.
– А я никогда не считала. Помню только, как наш куратор дал задание, нарисовать комнату с пятью предметами мебели в разных локациях. Угадай, сколько вариаций расстановки было у каждого?
– У меня плохо с теорией вероятности.
– Я сдалась на пятидесяти семи. Получила три. Следующим заданием было доработать каждый рисунок до жилищных условий минимум ещё десятью предметами.
– Сколько дней?
– Два выходных и два учебных.
– Жёстко. А моя нелюбовь это комната с вариантами освещения. Но это не дизайн, это цветопередача.
– Да, мы тоже учились это делать. Солнечный свет, пасмурно, сумерки, и два вида света.
– Именно. Ненавидели Куратора после таких заданий?
– Обожали. – Она расплылась в теплой улыбке. – Правда, человек невероятный. Но за тот опыт до сих пор дарим ему коньяк на каждый день рождения.
– В чем подвох?
– На втором курсе он две недели не вёл пары. Отравился на юбилее супруги коньяком. С тех пор не пьет.
Город, казалось, захотел опровергнуть свою зябкую репутацию. Серые тучи порвались голубыми просветами, а ещё через пару минут на осенние деревья упали яркие лучи. Теплее не стало, но краски на листве заиграли, вода заблестела, утки сделались наглее, хотя это вряд ли была заслуга солнца.
Кира задумалась и непроизвольно вздрогнула.
– Замерзла?
– Да-нет, просто помечтала о тепле.
– Хочешь мою куртку?
– Нет, спасибо.
Та утка, что приплыла первой, бесстрашно шагнула перепончатой лапой на покрывало и скрипуче крякнула
– Тшшш! – Максим кинул ей кусочек, и остатки багета закинул себе в рот. – Всё, закончился. Больше никого не зови!
