– Как же ты справился со страхом, что это повторится?
– Никак.
– Ты водишь так же уверенно, как пилот формулы один. – Размышляла она, немного помолчала и докопалась до сути у себя в голове. – Не боишься умереть. – Это был не вопрос, поэтому мужчина никак не ответил. Осмотрел как впервые фасад немецкого музея, который они уже проходили сегодня.
– Больше ничего не спросишь? – поинтересовался спустя несколько минут тишины, когда они пересекли одну полосу проспекта и шли мимо статуи Фридриха.
– Если захочешь, расскажешь сам.
– Спасибо. – Затем он поднял голову вверх и спросил. – Хочешь, украдём тебе этот фонарь в коллекцию?
Кира подняла взгляд на массивный плафон со стеклянными стенками, возвышающийся на трёхметровом столбе. Она нахмурила брови, сперва не сообразив, к чему мужчина это спросил. А спустя секунду залилась бархатным счастливым смехом, который окутал всю площадь, прорываясь сквозь гул ветра. Её глаза сверкали, зелёный под солнечными лучами отдавал жёлтым, делая взгляд живым и притягательным. Макс, отвечая на её смех яркой улыбкой, не мог оторваться от её лица. Открыто рассматривал, стараясь уловить все плавные линии и мелкие отметинки на белёсой коже.
– А ты, давно водишь? – спросил он, когда просто смотреть уже было неприлично.
– Третий год. Сначала не хотела, но столько времени теряла в общественном транспорте. Пришлось втянуться.
– Значит, всё из-за профессии?
– Получается, так. – Они шли по бульвару, любуясь липами, готовившимися к зиме. – Наверно, это самый часто задаваемый тебе вопрос, но мне интересно. Как ты начинал АртЛайф?
– Нужны были деньги, много и срочно. – Немного подумав, ответил он и замолчал.
– Ты замолчал, как будто это всё объясняет. Когда людям нужны деньги, они не открывают креативные агенства.
Он улыбнулся, скорее печально. Несколько раз подряд моргнул, будто стёр веками картинку перед глазами, и это были вовсе не теплые воспоминания.
– Просто, я умел рисовать. А больше вообще ничего не умел.
– Это меняет дело. Но мало уметь рисовать, чтобы прийти в итоге к тому, что у тебя есть.
– А что у меня есть?
Она выдала теплый бархатный смех, который почти затерялся в гуле дневного города.
– Это провокационный вопрос?
– Нет, мне интересно, что ты думаешь, у меня есть.
– Успешная компания, репутация, власть, полторы сотни подчинённых, большие деньги, возможность оплатить обед на двоих в самом известном ресторане Берлина.
Он вскинул голову вверх от упрека и ухмыльнулся.
– Можно не продолжать? – она приподняла подбородок, довольная тем, что мужчину задела её колкость.
– Почему же, продолжай.
– Мм, дай подумать. У тебя есть квартира или дом?
– Квартира.
– В ней больше трёх комнат?
– Больше. Но это можно приписать к пункту о больших деньгах.
– Тогда я могу не продолжать. Этого списка достаточно, чтобы ты рассказал, как пришел ко всему от умения рисовать.
Они остановились на светофоре в ожидании зелёного человечка. Появилась возможность повернуться и посмотреть друг на друга.
– Я начал рисовать мелочи для нужных людей, первое время делал это бесплатно. Стучался во все двери. Понял, что этого мало. Увлекся маркетингом. Вложил всё, что было на руках в рекламу. Понял, что этого мало. Поступил на бюджет на экономическое. По ночам рисовал, понял, что меня одного мало. Нашел единомышленников. А дальше мне повезло.
– Повезло? – она нахмурила брови над удивлённым взглядом. Загорелся зелёный, и они двинулись дальше. – А где ты учился уверенности в себе?
– Сама появилась вместе с образованием и деньгами.
– А подавать себя? Где учат ходить в спортзал и стильно одеваться?
Он снова ухмыльнулся и шмыгнул красным носом.
– Не учат. Никто не даёт такие ценные советы. Нужно понять самому, что встречают по одёжке.
Пару минут шли, молча, только посмеялись над собакой, которую хозяйка отчитывала за излишнюю весёлость. Овчарка подскакивала, высоко отрывая лапы от тротуара, засматривалась по сторонам и врезалась в прохожих. Немного петляли, заглядывая на примыкающие улочки, и снова возвращались на центральный бульвар.
– Знаешь. Когда ты перечисляла, что у меня есть в этой жизни, ты не назвала один пункт, который непременно отмечают остальные.
Кира почувствовала, как кровь приливает к щекам, когда мужчина повернулся к ней.
– Я всё думаю, почему? – продолжал он, не отводя взгляда от её румяного лица.
Она втянула губами воздух и решила смухлевать.
– Что за пункт? – перевела на него взгляд и вопросительно приподняла бровь.
Он не повёлся. Самодовольно улыбнулся и не ответил. Кира не нашла ничего лучше, кроме как убить неловкую паузу вопросом, который действительно её интересовал.
– Расскажи мне об Ольге.
– Что рассказать?
– Что-нибудь. Я росла одна, не знаю что такое брат или сестра. Расскажи, каково это?
– Ну, в детстве это не так уж и здорово. Драки по малейшему поводу. Из-за сладостей, из-за пространства, из-за вещей. Очень часто из-за внимания родителей. И, хотя, Олька та ещё задира, виноват всегда оказывался я. – В его глазах поселился живой блеск.
– Потому что она девочка?
– Да, и потому, что она младше.
– Какая у вас разница в возрасте?
– Девять.
– Не маленькая.
– Самая неудобная. Будь она старше на пару лет, уже не было бы такой разницы в развитии и интересах. Будь младше – не было бы такой привязанности друг к другу.
– С детством понятно, а что сейчас?
– А сейчас я ей всё отдам, если попросит.
– Понимать бы это в детстве, да?
Уголки его губ дёрнулись вверх.
– Что ты привезёшь ей из Берлина? – вдруг спросила Кира.
– Не знаю, – он задумался и нахмурил брови, – она ничего не просила, и я не планировал исследовать магазины.
– Это же не сложно. Что она любит?
– Слишком иного всего. – Он покачал головой из стороны в сторону.
– Например?
– Нууу, например, любит кофе и всё, что с ним связано. Коллекционирует спортивную обувь. Рядом с обувными коробками складирует ежедневники и планеры. Но они, правда, идут в дело, она много пишет. Все планы, касаемо жизни и работы, все идеи, всё записывает от руки.
– Мы можем купить ей всё, что ты перечислил.
– У нас нет столько времени.
