— Ха! Ты просто завидуешь, что я отдыхаю, то время как ты горбишься за честь страны!
— Посмотрим, как ты заговоришь, когда я вернусь домой с золотой медалью! — парировал Марк.
— Не говори гоп, кэп! Ведь у русских в воротах, кажется, стоит твой брат?
Ухмылка сползла с лица Марка.
— Да. Ладно, Ртуть, надо спать. Пока.
— Удачи, Бек. Задай своему братцу завтра!
Марк устало потёр глаза. Разговор с Харвудом подуспокоил дребезжащие, как издыхающий мотор, нервы, но не дал ответов на терзающие его вопросы. И никто их ему не даст, кроме него самого.
На следующий день, во время утренней раскатки, главный тренер сборной США Дэн Байлсма объявил, что предстоящую игру Марк проведет в первом звене с Кесселом и Паризе по краям атаки и выйдет на все розыгрыши большинства.
— Какая внезапная честь, — едко заметил Марк, проведший предыдущую игру со Словакией в третьем звене.
— Я надеюсь на тебя, парень. У соперников в воротах скорее всего снова появится твой брат. Я думаю, что ты, как никто другой, знаешь его манеру игры и уязвимые места.
«Как и он мои», — подумал Марк, но вслух больше ничего не сказал. Если этому пингвину в очках вздумалось стравить его с Максом как двух голодных бульдогов — так он совсем не против. Он и без наставлений Байлсмы готов был вылезти из шкуры, чтобы показать своё превосходство над младшим Беккером. Это был его шанс хоть в чем-то утереть братцу нос и он сделает все, чтобы им воспользоваться.
Во время игры Марк полностью сосредоточился на том, чтобы забить. Он понимал, что голевой пас не принесет ему такого удовольствия и не унизит Макса так сильно, как шайба, забитая Марком лично. Он играл в этот вечер агрессивнее обычного, бил по воротам из любого положения, даже в те моменты, когда лучше было бы отдать передачу.
Пытаясь проскочить между двумя игроками соперника, Марк заметил поднятую вверх руку Кессела, просившего пас. Он был совершенно свободен на правом фланге, но Макс видел перед собой только ворота. Только Макса в них. Он должен был забить. Должен забить во что бы то ни стало!
Оттолкнув локтем прицепившегося к нему, как клещ, Никулина, Марк бросил по воротам сам, но поспешно нанесенный удар из неудобного положения стал лёгкой добычей вратаря россиян. Марк услышал, как ругнулся Кессел, и почувствовал толчок в плечо.
— Какого хрена ты не пасуешь?! — набросился на него Фил.
— Отвали! — коротко огрызнулся Марк.
Все кончилось тем, что во втором периоде партнёры почти полностью лишили Марка шайбы. В одном из эпизодов он подлетел к пятачку, заняв выгодную позицию, но Кессел предпочел устроить возню у борта, вместо того, чтобы сделать ему передачу. Окончательно выведенный из себя, Марк продолжал толкаться на пятачке с Емелиным, ожидая, когда шайба дойдет до него. Если и не в результате паса, то хотя бы в результате отскока. И такой момент ему наконец подвернулся. Макс отбил шайбу прямо перед собой и Марк попытался добить ее в ворота.
Впоследствии он не мог бы сказать, специально или нет ударил вместо шайбы по надплечью вратаря. Разъярённый тем, что никак не удается распечатать ворота, он желал хотя бы уничтожить того, кто мешал ему в этом. Чтобы в мире остался только один М. Беккер. Чтобы у людей больше не было этого выбора из двух блюд под названием «Марк и Макс Беккеры». Чтобы все любили его, и только его, не распыляясь на его до тошноты точную копию.
Марк был почти что рад, когда Макс сбросил перчатки и шлем, вызывая его на бой. Он охотно последовал его примеру и с остервенением кинулся на брата. Все вокруг стало каким-то размытым и приглушённым — окружающие их люди, оглушительный свист трибун. Осталось только одно желание — выместить давно кипевшую внутри злобу на человеке, который должен был быть для него самым близким на свете, но почему-то оказался бесконечно далек не только географически, но и душевно. Стараясь нанести удар побольнее, Марк хотел этим отомстить Максу за все — за свое гребанное одинокое детство, за несбывшиеся надежды воссоединения в НХЛ, за то, что брат посмел влезть даже в его постель и трахать вместе с ним ту, которую Марк хотел до физической боли.
Они били друг друга до первой крови. И даже тогда, облизывая разбитую губу, Марк все ещё рвался в бой, сопротивляясь попыткам оттащить его от Макса. Он ещё не закончил с этим ублюдком. Он ещё не добился того, чтобы тот рухнул к его ногам. Пустите же, пустите! Но судьи и собственные партнёры по команде держали его крепко. Однако гнев ещё не потух, ненависть все ещё бушевала в крови, поэтому Марк нанес брату последний, возможно самый болезненный удар.
— Не радуйся, что разбил мне морду! — Марк оскалился в зловещей улыбке, демонстрируя залитые кровью зубы. — Зато я снова трахал её, слышишь?! — выкрикнул он и, освободившись от державших его людей, подобрал свою клюшку и со всей дури шарахнул ею об лёд. Деревянные щепки разлетелись во все стороны, но Марк уже ничего не замечал. Жестокие слова, сорвавшиеся с его губ, вдруг выкачали из него весь воздух, сделав тело тяжёлым и размякшим. Он покорно покатился к скамейке штрафников, получив удаления на пять минут за драку и ещё на четыре — по совокупности двух нарушений — атака на вратаря и неспортивное поведение.
Невидящими глазами он смотрел, как русские навалились на ворота Куика, гонимые желанием отомстить за Макса. Сам Макс также получил пятиминутный штраф за драку, но остался в воротах, а удаление за него в соседней кабинке сел отбывать Тихонов.
Во время очередной атаки русских на ворота американцев Коул с грацией медведя приобнял на пятачке Дацюка так, что тот, не выдержав нежных объятий, упал, как подкошенный, на лёд. Иэн тут же отправился на скамейку в компанию к Марку, оставив сборную США в меньшинстве.
— Ну и какого хрена, Коул? — спросил Марк неестественно спокойным тоном.
— Тот же вопрос, Беккер, — угрюмо буркнул в ответ обычно жизнерадостный защитник Сент-Луиса.
Больше они не разговаривали. Россия быстро реализовала численное преимущество и вышла вперёд — 1:0. Коул, сокрушенно покачав головой, вернулся на лёд, оставляя Марка наедине с гнетущими, разъедающими изнутри мыслями.
Как они дошли до такого? Марк вспомнил, как в глазах Макса, будто в зеркале, отражались те же чувства, что владели и им самим. Была ли тому причиной незнакомка, которую они оба хотели до одури? Или все это началось гораздо раньше, с того самого момента, как они оказались на разных континентах? А эта женщина всего лишь стала последней каплей, вершиной застарелого нарыва, который наконец прорвало?
Хотел бы он ее так сильно, если бы Макс не мешал им? Волновало бы его, в чьей постели и под чьими руками она стонет, чье имя выкрикивает, кончая? Он не знал. Все слишком запуталось.
А что будет теперь, когда Макс узнал о том, что было вчера? Если бы не эта драка, если бы не охватившее его бешенство и желание причинить боль самому принципиальному сопернику, он ничего не сказал бы о произошедшем в его номере. Марк Беккер мог быть грубым и развратным животным, но он играл честно. И был уверен, что незнакомка тоже не признается Максу в том, как извивалась на постели Марка, как истекала похотью от движений его языка. Она, конечно же, прекрасно понимала, что каким бы горячим ни был секс между ними, с Максом её будущее выглядит более определенно, чем отношения с Марком. Его спокойный, замкнутый брат наверняка уже подумывал о том, чтобы надеть ей на палец кольцо для утверждения своих прав. Марк же право на женщину предпочитал утверждать тем, что трахал её, пока ему это не наскучивало. И он не был уверен, что с незнакомкой, несмотря на его одержимость ею, что-то будет иначе. Он не был готов связать с кем-то свою жизнь, зная, чем может окончиться брак, на примере своих родителей. Марк не хотел сделать своего потенциального ребенка несчастным от того, что страсть между двумя взрослыми пройдет, сменившись неприязнью, обнажающей все неприглядные черты, ранее заслоненные туманом сексуального притяжения.
