Он быстро прошел к лифту, не желая больше видеть ее. И в этот момент понял вдруг, что это — закономерный конец всей истории. Пусть убирается. Жаль только, что он сделал все так грязно. Так, как не имел права делать, но где гарантия того, что она не изменила бы Максу с кем-то ещё? Может быть, своим мерзким поступком он невольно открыл и брату, и себе, глаза на нее.
Марк вспомнил, как все начиналось. Как просто она пошла с ним в первый раз. Как охотно трахалась с двумя. Как легко перешла потом в постель к Максу.
К горлу подступила тошнота. Марк вышел из лифта и вошёл в номер. Во рту ощущался мерзкий привкус. Отвращение. К себе. К своим поступкам. К ней.
Господи, если подумать, эта женщина вела себя, как натуральная шлюха, а он натворил из-за нее столько дерьма. Что же он наделал? В груди снова заныло, напоминая о том, что теперь не заживёт никогда.
Сегодня он потерял брата, он чувствовал это. Марк ощущал себя так, словно от него отсекли половину. И бесполезно было говорить себе, что они с Максом никогда особо и не были близки. Несмотря на все преграды между ними, у них был шанс однажды все исправить. Теперь он оказался безнадежно упущен.
Черт возьми, да ни одна баба не стоила того, чтобы потерять брата. Ни одна! Тем более такая. Марк сел на кровать и уронил голову на руки. И тут же ощутил, как что-то впилось в лоб. Вскинув голову, он увидел блеск браслета на своей руке. Он посмотрел на него с ненавистью и яростно сорвал со своего запястья. Хватит! Он больше не станет вспоминать о той, что не принесла ему ничего, кроме саморазрушения. И не только не принесла, но и отняла. Брата. Самоуважение.
Она, конечно, никогда и ничего ему была не должна. В том числе и поступать так, как ему хотелось бы. Более того — ясно дала понять, что не желает продолжения отношений с ним, когда даже не сказала ему своего имени. А он, задетый этим, увлеченный ореолом таинственности, носился со своей страстью, как одержимый. И натворил такого, что никогда не сможет себе простить.
Прокручивая раз за разом в голове эпизод с ударом, приведшим к драке, Марк пришел к выводу, что не мог бить в плечо нарочно. Слишком высокие скорости для расчётливого удара, слишком огромное желание забить, чтобы думать о чем-то еще. Но он признался себе, что в тот момент он эгоистично хотел, чтобы Макс исчез. Чтобы не было этого неугасающего чувства одиночества и отсутствия цельности. Чтобы мать в детстве была рядом, потому что у нее не было бы возможности выбрать кого-то другого. Он презирал себя за это, но…
Но ведь в глазах Макса он видел ту же ярость. И она родилась не сегодня. Она была гораздо более застарелой, как и у самого Марка. Хотя какие причины у Макса ненавидеть его?
Марк сам отдал ему незнакомку. И сам отнял… Он мог утешать себя теперь только тем, что избавил брата от суки, которая наверняка наставляла бы Максу рога если не с ним, так с кем-то ещё. Ведь он не принуждал ее, не насиловал. Она не выразила никакого протеста относительно того, что он творил с ней на этой кровати. Хотя смог бы он остановиться, если бы она попросила — не знал.
Гадкий привкус во рту усилился. Марк встал и прошел в ванную, прыснул себе в лицо холодной воды, прополоскал рот, но тошнотворная горечь не исчезала. Опершись мелко подрагивающими руками на края раковины, Марк посмотрел в зеркало, ища там ответа на мучивший его вопрос. Чем он заслужил неприязнь брата? Что сделал не так?
Конечно, им давно стоило поговорить начистоту и найти пути сближения. Не молчать о проблемах, которые породило раздельное детство. Но никто из них этого не сделал. Даже тогда, когда появился интернет и куча приложений, которые позволяли общаться чаще.
Почему? Почему они не сделали такой простой вещи, почему не поговорили?
Глядя на своё отражение, Марк признался себе: он боялся быть отвергнутым. Он боялся этого всю свою жизнь. Боялся, что Макс, в отличие от него, совсем не нуждается в брате.
Поэтому он и бросал женщин легко и быстро, не давая им возможности сделать это первыми. Как поступила его мать. И, возможно, именно этого — молчаливого ухода — он и не мог простить незнакомке.
Он и себе не давал возможности привязаться к кому-либо до такой степени, что терять человека стало бы больно. Не выказывал чувств, будто этим можно было защититься от боли.
И вот теперь все это привело к тому, что они с Максом хуже, чем просто чужие. И отныне Марку придется жить с мыслью о том, что собственные комплексы и разрушительная ярость разделили их окончательно. Придется заставить себя забыть о том, что у него есть брат, более для него недоступный. Ему лучше вообще забыть это слово — «брат». Содеянного Марк не мог простить даже сам себе и тем более не рассчитывал на прощение Макса. Хотя знал, что до конца жизни его будет преследовать вопрос о том, откуда в глазах брата взялась эта ненависть. Марк никогда не забудет этого взгляда, ранящего острее, чем что бы то ни было.
Вернувшись в комнату, он достал из кармана джинсов выключенный телефон и бросил на прикроватную тумбочку. Не хотел сегодня ни с кем говорить. А главное — знал, что там будет куча пропущенных звонков, среди которых, тем не менее, больше никогда не будет одного — самого важного.
— Четвертое звено? Бригада меньшинства? Слушай, коуч, а ты вообще в курсе, кто я? Я бесполезен в обороне! Я там как слон в посудной лавке!
— И тем не менее, ты будешь отходить назад.
— Зачем?
— Помогать защитникам.
— Ну да, им же обосраться как надо, чтобы я кого-нибудь завалил на пятачке!
— Ты достаточно техничный игрок, чтобы аккуратно отбирать шайбу и сможешь заменить травмированного Брауна.
Марк был не столько зол, сколько удивлен тренерским выбором. Его преследовало ощущение, что Байлсма решил напрочь задушить все его лучшие качества и, наоборот, обнажить то, в чем он был не слишком хорош. Его скорость, его умение бить из самых невероятных позиций, его видение площадки — все это тренер сузил до размера собственного пятачка, в котором Марк будет заключен почти всю игру. В том, что Канада, на которую они попали в первом же матче плей-офф, вынудит их нарушить правила не раз и не два, Марк не сомневался. А в четвертом звене при полном составе, выходя лишь на краткие отрезки, много полезного не наиграешь. Но препираться с тренером дальше он не стал. Он просто выйдет на площадку и постарается показать свою лучшую игру, несмотря на то, что сильно сомневался в успехе выстроенной Байлсмой схемы. Хоккей снова стал тем единственным, что было способно спасти Марка от самого себя.
Этот разговор происходил на следующий день после матча со Словенией, в котором Марк не сыграл. Байлсма, видимо, решил, что может поставить его в угол, как нашкодившего ребенка. А теперь в качестве наказания его отправили в четвертое звено. Марк покачал головой, все ещё с трудом в это веря. Охренеть, как много пользы будет от него там! Гребаный тренер-самодур.
Матч с кленовыми листьями состоялся на следующий день.
