Последний ее роман отчасти был детективным. И журналисты, и
читатели ухватились за эту ниточку: возникло предположение, что следующая книга
задумывалась как продолжение, и в ней Дубровина, часто бравшая сюжеты из жизни,
собиралась разворошить чью-то тайну. Роман разобрали по строчкам, для каждого
героя нашлось полтора десятка прототипов, от олигарха до художника, выдвигались
самые фантастические гипотезы… Одна еженедельная газета вышла с заголовком:
«Кто заставил навсегда замолчать писательницу?», в другой заявлялось:
«Дубровина подошла к отгадке страшной тайны Мавзолея!»
Однако и расследования читателей, и всплески маразма желтой
прессы оставались лишь догадками, которые никто не мог подтвердить.
Постепенно шумиха заглохла. Лена по-прежнему не давала
интервью, и поддерживать интерес прессы к ней оказалось нечем. На сайте,
посвященном творчеству Дубровиной, по инерции продолжались споры о причинах ее
решения, но и они вскоре превратились в пустопорожнюю болтовню. Время от
времени появлялись читатели, добавлявшие новые идеи в копилку версий: так, одна
дама утверждала, что Дубровину «перекупили» – якобы конкурирующее издательство
предложило писательнице круглую сумму за то, чтобы она прекратила творческую
деятельность. Однако обосновать, зачем же издательству-конкуренту потребовалось
таким странным способом «убирать» автора с литературного рынка, читательница не
смогла, и обсуждение ее версии заглохло.
Тем временем Лена вернулась туда, где она работала после
института, – в ежемесячный журнал «Времена». Главный редактор сделал вид,
что облагодетельствовал временно сбившуюся с пути журналистку, Лена сделала
вид, что раскаялась в своем уходе, и все пошло по-прежнему. Теперь Дубровина
вела собственную рубрику. Она сама выносила и предложила редактору идею, и
поначалу он сопротивлялся: Лена хотела в каждом новом номере описывать жизнь
какого-нибудь человека с интересной профессией или просто с необычной судьбой,
да еще и название своей рубрике придумала неудобоваримое – «Следы на песке».
Помилуйте! Какие следы на песке в современной журналистике?
Однако Елена настаивала, нашла героев, сделала несколько
«историй»… Они были опубликованы, и вдруг оказалось, что это хорошо, что это
читают! С тех пор рубрику прочно закрепили за Леной, и «Следы на песке» стали
своего рода визитной карточкой, по которой ее узнавали.
Лена примяла окурок в жестяной пепельнице, поправила волосы,
глядя на свое расплывчатое отражение в окне. Худая испуганная женщина с усталым
лицом: круги под глазами видно даже в щадящем свете, падающем сквозь мутное
стекло. «Тридцать четыре года, а выгляжу на все сорок», – мысленно сказала
себе Лена и добавила вполголоса:
– Хотя кому это важно…
– Что важно?
Звонкий голосок раздался над ухом так неожиданно, что Лена
вздрогнула. Довольная эффектом красавица Катенька Солина, которую не портил
даже длинный белый рубец на правой щеке, прибежавшая из бухгалтерии с утра
пораньше выкурить сигаретку, расхохоталась:
– Дубровина, что с тобой? Спишь на ходу?
– Сплю, Катюш.
– А напрасно! Сивый-то уже приехал!
– Как приехал? – встрепенулась Лена. «Сивым» в
журнале фамильярно звали главного редактора за преждевременную густую седину с
зеленоватым отливом.
– Так! Я его видела десять минут назад.
– Тогда я побежала! Спасибо, Кать!
Лена торопливо поднялась по лестнице, обдумывая на ходу, как
убедить Грищука, если он воспротивится ее выбору. Правда, такое случалось
нечасто, но на этот раз Лене особенно хотелось настоять на своем – очень уж
человек был для нее интересный. Так ничего и не придумав, она постучала в дверь
кабинета без таблички и вошла с твердой уверенностью, что материал должен
получиться таким, каким она его задумала, даже если Сивый упрется, как баран.
Однако изобретать ничего не пришлось. Грищук дал добро, и
четверть часа спустя обрадованная Лена вышла из его кабинета, прикидывая, когда
лучше позвонить новой героине, чтобы договориться о встрече. «Пожилая женщина…
Рано утром беспокоить неудобно… Наверное, около одиннадцати позвоню».
Она еще раз проверила, правильно ли записала имя: «Марта
Рудольфовна Конецкая».
– Марта Рудольфовна, – вслух повторила Лена, пряча
записную книжку в карман потертой сумки.
Телефонный звонок застал Бабкина в машине возле дома Ники
Церковиной, с которой, по утверждению Костика, дочь бизнесмена Тогоева была в
приятельских отношениях.
– Серега, – сказал в трубку Макар с хорошо
знакомым Бабкину азартом, означавшим, что он разрабатывает какую-то свежую
идею, – я собираюсь подлечить спину и поэтому уезжаю завтра на пару
недель. Дело о поиске Сахаровой остается на тебе. Справишься?
Быстро взвесив все «за» и «против», Бабкин пожал плечами,
хотя видеть его Илюшин никак не мог.
– Постараюсь. Далеко едешь?
– В санаторий неподалеку от Тихогорска. Скорее всего,
жить я буду не в нем, а в частном пансионате.
– Зачем?
– В санатории, говорят, не лучшие условия. К тому же
мне хочется найти ответ на одну небольшую загадку
[2]
.
Пожелав Макару удачи, Бабкин выключил телефон и хмуро
взглянул на экран.
– Значит, работаем самостоятельно, – объяснил он
трубке и вышел из машины.
Работу нельзя было назвать сложной, но она, по определению
Бабкина, относилась к разряду «муторных», то есть монотонных и однообразных. За
два дня он убедился, что Юли Сахаровой-Тогоевой нет ни у одного из бывших
друзей, хотя не исключал, что девушка хорошо спряталась. Сергей пока не
опрашивал соседей, удовлетворившись разговорами с «околоподъездными»
старушками, – опасался спугнуть девчонку, если слухи о расспросах дойдут
до нее.
Отъезд Макара немногое менял в его планах: как правило,
«черная» часть работы в виде слежки и выяснения места нахождения «объекта»
доставалась именно Бабкину. Однако, представив, что ему предстоит и дальше
одному выяснять, где же в настоящее время пребывает Юлия Сахарова, Сергей
помрачнел.
«Ладно…. Не будем тянуть кота за хвост».
Он подошел к дому как раз вовремя: из подъезда выходила
пожилая женщина с двумя мелкими кудлатыми собачонками на путающихся поводках.
Бабкин придержал для нее дверь, а затем беспрепятственно зашел в подъезд, где
сильно пахло свежей краской.
Ника Церковина открыла на его звонок, не спрашивая, кто
пришел. Она оказалась полнотелой блондинкой с сонными глазами и сильно
выдающейся вперед нижней губой, такой пухлой и красной, словно ее искусали. В
первую секунду Сергей удивился ее доверчивости, но затем понял, что у девушки
имелась причина не соблюдать простых правил безопасности: из-за ее спины
выглядывали два крупных лоснящихся ротвейлера. Один, ощерив клыки, обнюхал
ботинок Бабкина.
