– Ты не подумай, я ее не выставила на улицу среди
ночи, – оправдываясь, говорила сейчас девушка. – Юлька сама решила,
что уйдет. Только не к отцу.
– Неужели к кому-то из своих парней? – нарочито
удивился Бабкин.
– Да ты что, кому из них она нужна! Нет, она решила
напроситься к своей престарелой родственнице. Тете Марте, что ли… Юлька
придумала какой-то план с этой тетушкой, но мне не стала ничего рассказывать.
Взглянув на Нику Церковину, Сергей понял, что девушка не
притворяется – она и в самом деле обижена на бывшую подругу за то, что та не
стала делиться с ней своими планами.
– Марте Конецкой? – уточнил он, хотя и так все
было понятно.
– Да, точно! Оказывается, ты и без меня все знаешь…
«Как все просто, – мысленно сказал себе Сергей,
спускаясь по лестнице. – Одна девочка обидела другую. Вторая сразу перестала
играть роль защитницы подруги, но идти с информацией к ее отцу было бы совсем
некрасиво, да и похоже на предательство…. Зато она с удовольствием выложила
все, что знает, стоило только задать ей пару правильных вопросов. Пожалуй,
только у дуболомов господина Тогоева это могло не получиться».
Он вышел на улицу, прикидывая, как бы половчее объехать
неизбежные вечерние пробки. Перед домом толпилась группа молодых ребят и
девчонок, и фары проезжавших мимо машин выхватывали из сумерек длинные
нескладные фигуры в нелепой, словно надутой, одежде.
«Завтра навещу Конецкую с ее племянницей, – подумал
Бабкин, садясь в „БМВ“. – И можно будет рапортовать Тогоеву, что дело
сделано».
От стоявшей возле подъезда компании донесся издевательский
хохот, и Сергей едва не вздрогнул – на миг ему показалось, что смех этот был
ответом на его мысли. Но затем пожал плечами, завел машину и поехал домой в
полной уверенности, что практически закончил дело о сбежавшей от всех Юле
Сахаровой.
Глава 5
Поначалу зима отползала с улиц неохотно. Дворники так
ожесточенно скалывали лед с асфальта, что становилось ясно: они потерпят полное
поражение. Так сражаться могут лишь обреченные. Казалось, что ночью сизая
ледяная корка снова затянет асфальт, расползется по улицам и никуда больше не денется.
Лед долго держался – а вместе с ним и зима. А затем, откуда
ни возьмись, появился суматошный беззаботный апрель, громко объявил о себе
барабанным стуком капели, и город проснулся. Москва встряхнулась, разогнала
тучи над головой, надушилась и теперь пахла свежей краской. Красили все:
ограды, маленькие заборчики, обновляли стены, пообтрепавшиеся за зиму… Вокруг
школ и садиков шумели субботники, и очень быстро стало сухо и тепло, как будто
так всегда и было.
Если бы Юлька умела радоваться хорошей погоде, то она,
конечно, радовалась бы, потому что с каждым днем во дворе дома Марты
Рудольфовны, по утрам залитом весенним солнечным светом, что-нибудь менялось.
Посвежели палисадники, заблестели свежеокрашенные двери, а лужа, целый месяц
пополнявшаяся подтаявшим снегом, в конце концов высохла сама, не дожидаясь,
пока ее по рукаву-ручейку уведет в сток пожилой дворник-таджик. Жизнерадостная
юная травка полезла везде, где был хотя бы клочок сероватой земли, и вскоре
двор зазеленел, развеселился и даже успел незаметно украсить себя парой-тройкой
болезненно-желтых нарциссов и невинных кудрявых голубоглазых гиацинтов.
Но Юльке было не до преображения природы вокруг, поскольку
куда больше ее занимало то, что происходило с ней самой.
– Начнешь с осанки, – не терпящим возражений
голосом приказала старуха две недели назад, и пришлось заняться осанкой.
Теперь каждое Юлькино утро начиналось с того, что она бежала
в гостиную, становилась к стенке, выпрямляя спину и прижимаясь так, как велела
Конецкая.
– Четыре точки… – бормотала девушка себе под нос,
проверяя, правильно ли стоит. – Четыре точки…
Старуха входила в комнату без предупреждения, уже
накрашенная, одетая так, словно ожидала по меньшей мере визита министра, и
окидывала Юльку, стоявшую навытяжку у стены, цепким взглядом.
– Как стоишь?! – гремела она, и Юлька дергалась от
ее окрика. – Подбери зад! Почему у тебя зазор между попой и стеной? А?!
Где четыре точки?! Пятки, попа, лопатки, затылок! Пятки-попа-лопатки-затылок!
Таращась в окно, за которым голубело утреннее небо, Юлька
судорожно пыталась исполнить приказание. А Марта Рудольфовна вышагивала по
комнате, словно полководец, наставляющий армию перед боем.
– Самое важное, что есть в женщине, – это
осанка! – рубила она, дойдя до окна, разворачивалась, скользила взглядом
по домработнице. – Дамские журнальчики, объясняющие, как надо правильно
краситься, этому не учат – а напрасно. Запомни на всю жизнь: неважно, что на
тебе надето, неважно, как ты причесана, – важно, как прямо ты держишь
спину. В позвоночнике должна быть струна! Палка! Стержень! Современные молодые
женщины все, как одна, безбожно сутулятся, а потом удивляются, почему у них
грудь висит над пупком, и пытаются подобрать ее бюстгальтером. К черту
бюстгальтеры! Держи спину правильно – и они тебе еще долго не понадобятся.
Юлька, выслушивавшая эту речь каждое утро, незаметно
начинала расслабляться, но ее тут же встряхивал новый окрик:
– Затылок, черт возьми! Прижми свой пустой горшок к
стене! И запоминай: женщина может быть толстухой, а может быть худышкой, как
ты. Она может не соответствовать ни одному канону красоты. Но если она прямо
держит спину, значит, она прошла половину пути к тому, чтобы стать
привлекательной в глазах мужчин. А именно они определяют, что такое женская
красота.
Через пятнадцать минут после начала упражнений Юлька сама
себе напоминала кариатиду. Ей казалось, что макушкой она отныне должна
подпирать потолок и будет стоять возле стены ближайшие сто лет. Хотелось
ссутулиться, расслабить плечи, перестать контролировать «четыре точки»…
Хотелось, чтобы Конецкая скомандовала наконец «свободна!», и тогда Юлька
сползла бы вниз, растекаясь по полу бескостной медузой.
Но не тут-то было. Марта Рудольфовна и впрямь давала команду
«свободна!», но стоило Юльке принять обычную позу, как ее тут же гнали в кладовую
комнату.
– И не вздумай брать хороший тазик! – кричала
вслед Конецкая. – Возьми красный, его давно пора выкинуть.
Из дальнего угла кладовой Юлька вытаскивала красный тазик,
ставила себе на голову и, едва придерживая его пальцами, брела обратно в
гостиную. В первый день, когда она начала тренироваться с тазиком, вышедшая из
своей комнаты Лия оторопела, увидев ее, а потом залилась хохотом.
– О, дочь раджи! – протянула она, когда красная,
под цвет тазика, Юлька прошла мимо нее. – Откуда ты явилась к нам, прекрасная
лотосоподобная дева?
Прекрасная лотосоподобная дева ничего не ответила и
вернулась в гостиную, где с этого дня по утрам маленькими шажочками ходила по
комнате десять минут, стараясь, чтобы тазик не перевернулся и не упал. Поначалу
это казалось ей невыполнимым, но спустя две недели Юлька уже могла пройти с
тазиком от кладовки до гостиной, не придерживая его руками. Заметив это,
старуха хмыкнула, и Юлька обрадованно решила, что ее таким образом похвалили.
Заблуждение развеялось, как только Марта Рудольфовна велела ей поставить тазик
на пол, а затем собственноручно нагрузила его тремя томами Советской
энциклопедии.
