– А та, в которую он был влюблен… что она
сделала? – почти шепотом спросила Юлька, представив утренний полусонный
город, женщину, выходящую на балкон, и внизу – алое море вместо привычного
асфальта. А среди цветов – прекрасный художник, благородный лев…
– О, устоять против Романа невозможно! –
рассмеялась Конецкая. – Он готов все бросить к ногам возлюбленной.
Джентльмен, рыцарь и гусар в одном флаконе. Конечно, он завоевал ее. А спустя
некоторое время у женщины заболела мать, и она всю осень ночевала в ее
квартире. Девятый этаж, вид на стройку и дорогу… И вот однажды утром женщина
просыпается и не верит своим глазам, потому что окна превратились в витражи.
– Витражи?
– Да, витражи с цветами. Он за ночь разрисовал их
какими-то специальными красками по стеклу. Нанял альпиниста, который помог ему
спуститься с крыши до девятого этажа, и разрисовал. Я видела эти витражи… Когда
всходило солнце, все комнаты заливало цветными лучами.
– А что же с ними стало потом, с этими рисунками? Они
так и остались на стекле?
– Заболевшая мать женщины отнеслась к ним без
энтузиазма, – слегка усмехнувшись, ответила Марта Рудольфовна. – И
спустя несколько дней смыла витражи с окон. Или содрала, не помню точно…
Юлька вздохнула. Да, романтикам в этом мире постоянно
приходится сталкиваться с непониманием.
Вечером она лежала в кровати, и перед глазами ее вставала то
площадь, полная тюльпанов, то стекла, расписанные цветами. «Вот бы встать утром,
а вместо прозрачного стекла – такая красота… И художник в плаще под окнами».
Юльке представилось, что он поет серенаду, но картинка получилась слишком
сахарная и банальная. Нет, пусть уж лучше без серенады – молча стоит и смотрит,
ожидая, пока она распахнет окно. А затем подкидывает вверх самый прекрасный
цветок – белоснежную розу! А Юлька ловит эту розу, опускает лицо в бутон и
закрывает глаза, и художник любуется ею и восклицает…
«У тебя бутон-то размером с суповую тарелку, что ли? –
вдруг язвительно проговорил воображаемый художник голосом Марты
Рудольфовны. – Иначе как ты собралась в него свою физиономию макать?»
Сон, в который незаметно погрузилась Юлька, грезя о
художнике, мигом исчез. Она чуть не взвыла от досады – ведьма доставала ее даже
в мечтах!
И вдруг ее словно царапнуло. Как там сказала Марта
Рудольфовна? «Влюбившись в женщину, похожую на тебя»? «Похожую на меня?! На
меня!»
«И что забавно… Не говоришь ни слова лжи, но создаешь такую
иллюзию, как если бы врала взахлеб.
С цветами, помнится, вышло совсем неуклюже. Ведь что
представляется, когда слышишь об улице, засыпанной тюльпанами? Клумба,
естественно. Цветы, обращенные бутонами вверх. Но не мог же Рома воткнуть их в
асфальт… Этого он не рассчитал, увлекшись, так сказать, общей идеей, и что
вышло в итоге? Начать с того, что лишь в машине казалось, будто цветов много, а
стоило ему рассыпать их под ее окнами, и сразу стало ясно, что сотня букетов –
ерунда, всего ничего… Как он носился ранним утром, разравнивая их, пытаясь закрыть
как можно большую площадь! Хе-хе… А дворник стоял в стороне и смотрел на него,
как на идиота. Думаю, особенно его задел взгляд дворника – ну конечно, тот не
оценил столь бесподобный широкий жест!
Но и разбросанные тюльпаны оказались не так хороши, как
предполагалось. А почему? Потому что валяющийся на асфальте цветок – вовсе не
то же самое, что стоящий в букете. Но где было Роме дойти до такого простого
соображения, если он любовался собой в роли исполнителя фантазий, дарителя
мечты! Правда, одаряемая сопротивлялась, когда он пытался разбудить ее рано
утром звонком по телефону – нужно же было как-то выманить девочку на
балкон, – и, кажется, она сперва даже бросила трубку, не разобравшись. Но
потом он дождался и ее изумления, и восторга. Хотя чем там было восторгаться?
Зеленью? С таким же успехом можно было разбросать пучки укропа – красные цветы
все равно потерялись под стеблями и листьями.
Я советовала Роме – купи нарциссы, получится интереснее, и
тебе больше пойдет. Он сделал вид, что не понял намека, – а может быть, и
в самом деле не понял. Нарцисс…
А взять те же витражи… Кто мог подумать, что в комнатах от
них станет темно? Разумеется, не Мансуров, вдохновенно расписывавший окна всю
ночь. И как же он возмущался, когда его попросили смыть роспись! Ведь не прошло
и трех дней, а он рассчитывал, что они продержатся как минимум месяц. И с каким
великолепным презрением он бросил тогда: „Займитесь этим сами, если у вас
поднимется рука!“ Поднялась, куда же деться, и от этого он обиделся еще больше.
Но рассказывать о таких мелочах вовсе не обязательно, не правда ли?
Ах, Рома, Рома… Если бы ты знал, какой милый сюрприз я тебе
приготовила. Ты ведь не ждешь ничего плохого от старухи? Нет, не ждешь.
Впрочем, и хорошего не ждешь тоже – не зря же ты опасаешься встречаться со
мной. Ничего, еще немного времени – и, думаю, все получат причитающееся им, в
том числе и ты».
Глава 6
Как ни старался Сергей приготовить завтрак бесшумно, Маша
все равно проснулась и прошлепала босиком на кухню, щуря сонные глаза. Рыжие
волосы растрепались вокруг лица, на щеке залегла складка от подушки, и вся она
спросонья была нежной, теплой и светящейся, как одуванчик под солнцем.
– Зачем в такую рань… – начала Маша и зевнула на
половине фразы.
Бабкин не удержался, сгреб ее в охапку, забыв про кофе,
потащил обратно в спальню, хотя она отбивалась, и только звонкий Костин голос
заставил его оторваться от жены.
– Мам, где мои штаны?
– Начинается… – проворчала Маша. – В шкафу,
куда ты их сам вчера положил! – крикнула она прямо в ухо Сергею, и тот
поморщился.
– Нету! – возразил Костя из соседней комнаты.
– Сейчас найду – пойдешь в школу без штанов, –
пригрозила Маша, выбираясь из-под скомканных одеял.
Бабкин вздохнул и вернулся на кухню, где кофе успел залить
плиту. Пять минут спустя пришлепал Костя, сообщил, что вспомнил: ему сегодня
надо к третьему уроку. Потому он будет спать и просит ему не мешать. Состоялся
обычный утренний ритуал: разворачиваясь, мальчик исподтишка нанес Бабкину
«смертельный удар», но тот в последнюю долю секунды успел перехватить его руку.
– Уже лучше, – похвалил Сергей, потрепав мальчишку
по голове. – Ладно, отсыпайся. Увидимся вечером.
– Чем сегодня занимаешься? – спросила Маша, входя
в комнату.
– Дежурю у дома Конецкой, – усмехнулся Бабкин.
Жена знала обо всех делах, которые они с Макаром
расследовали, – за исключением тех, где требовалось соблюдение
секретности, но такие попадались редко. В этих случаях она не задавала ни
одного вопроса, не проявляла любопытства и Костю научила вести себя сдержанно,
за что Сергей был ей благодарен.
Но дело Юли Сахаровой не относилось к засекреченным, и
Бабкин рассказывал Маше о том, как оно продвигается.
