– Думаешь, девочка там?
– Не знаю. Из рассказа ее бывшей подружки получается,
что девица отправилась к тетушке около двух месяцев назад. Возможно, она не
прижилась у нее и ушла в другое место. Тогда мне предстоит беседа со старушкой.
А может быть, Сахарову даже не пустили в квартиру: судя по рассказу Тогоева, у
его родственницы довольно тяжелый характер. Хотя как минимум один раз он
ошибся, сказав, что его дочь совершенно точно не пойдет к Конецкой.
– Но она все же пошла… – задумчиво сказала Маша,
грызя кусок тростникового сахара, который очень любила.
– По словам Церковиной, да. Так что сегодня придется
околачиваться у дома, ждать, наблюдать за подъездом… Если получится, поговорю с
кем-нибудь из местных.
– А как дела у Макара?
– Осваивается в Тихогорске, – усмехнулся Бабкин,
вспомнив звонок друга. – Там, по его словам, происходит что-то странное,
но Илюшин этому только рад. Он любитель находить ответы на сложные вопросы.
Выйдя из лифта и спустившись по ступенькам, Сергей
споткнулся обо что-то твердое и приглушенно выругался себе под нос. Старушка,
жившая на первом этаже, пару недель назад подобрала очередного безродного кота,
но к себе не взяла, а устроила ему под лестницей «кошачье гнездо» в коробке
из-под обуви. Дымчато-серый кот – тощий, жилистый и при этом с опухшей, словно
от беспробудного пьянства, мордой – днем спал в своем «гнезде», а ночью
пропадал во дворах. В игривом настроении он сдвигал свою коробку, вытряхивал
тряпочку, которой старушка выстлала ему постель, а пару раз переворачивал
блюдечко с едой, устраивая в подъезде форменный свинарник.
Именно на коробку и налетел Бабкин.
– Чтоб тебя… кошачье отродье!
Он отпихнул «гнездо» в сторону, заглянул под лестницу. Кот
был там – сидел, прижавшись к полу, таращился на Сергея круглыми совиными
глазами.
– Еще раз намусоришь – выкину в подвал, –
пригрозил Бабкин, заразившийся от Маши привычкой разговаривать с животными,
даже самыми глупыми.
Кот вызывающе прищурился, но ничего не ответил.
С трудом найдя место для парковки возле подъезда Конецкой,
Бабкин подумал о том, не форсировать ли ему события, заявившись к престарелой
родственнице Тогоева в виде представителя какой-нибудь общественной
организации. Нужные документы были у него при себе, но, поразмыслив, он отверг
этот вариант. Даже если его пустят в квартиру и он увидит девушку, Сахарова
может насторожиться и, чего доброго, сменить место проживания. Придется искать ее
снова.
«Будем ждать», – сказал себе Сергей, следя за
подъездом. Дверь то и дело распахивалась, выпуская жильцов, торопившихся на
работу, но Юли Сахаровой среди них не было. Зато около десяти к дому подошла
женщина, чье лицо показалось Бабкину смутно знакомым. Она остановилась напротив
его машины, вытащила из сумки блокнот, поискала взглядом номер дома и еще раз
сверилась со своими записями. Сергей с интересом наблюдал за ней, пытаясь
вспомнить, где же он ее видел.
Побродив недолго перед палисадником и, очевидно, убивая
время, женщина наконец зашла в подъезд, за которым он так внимательно наблюдал.
А Бабкин остался, сокрушаясь по поводу испортившейся зрительной памяти.
Сахарова не появилась ни через два часа, ни через три.
Сергей отличался завидным терпением и при необходимости мог просидеть в машине
долгое время. Но его грыз червь сомнения. «Судя по рассказу Церковиной, ее
бывшая подружка не из тех девушек, что стремятся работать и сами себя
обеспечивать… Что, если она живет на иждивении старухи? Тогда девчонка может
днями не выходить из квартиры». Прождав безрезультатно еще час, Бабкин решил,
что пора придумать что-нибудь новое, и вышел из машины.
Апрельский ветер шевелил ветки куста, растущего возле
подъезда. На втором этаже молодая женщина в шортах и короткой рубашке мыла
приоткрытое окно, за ее спиной вопило радио – до Бабкина доносились голоса
ведущих. Никаких бабушек, выгуливающих внуков или хотя бы собачек со
скандальным характером, в окрестностях не наблюдалось – так же, как и
сторожевых старушек возле подъезда. Сергей приуныл. Дом оказался неправильным –
здесь не с кем было побеседовать о новых жильцах.
Рассердившись на самого себя за бездействие, Бабкин перебрал
несколько способов, позволяющих быстро навести справки о Марте Конецкой и
жильцах в ее квартире, но все они были плохи одним: люди, которых он собирался
опрашивать, могли доложить Конецкой о том, что к ней проявляли интерес. «Проще
прийти к ней самой и прямо спросить: не прячете ли вы, уважаемая тетушка
господина Тогоева, его родную дочь?» В этом варианте Сергея подкупало то, что
ему не пришлось бы больше сидеть в машине, не сводя глаз с подъезда.
Стоило ему подумать об этом, как дверь за его спиной
скрипнула. Невысокая девушка в черной куртке и джинсах торопливо прошла мимо
него, на ходу пряча в карман ключи. Он успел увидеть только ее профиль, но и
этого ему хватило – Бабкин узнал дочь Тогоева и весь подобрался, стирая с лица
выражение торжества. Все-таки он оказался прав!
Он заметил, что она выглядит старше, чем на том снимке, что
показывал ему бизнесмен. Худая, с некрасивым лицом, показавшимся Сергею
измученным, с настороженным выражением… Дождавшись, пока девушка отойдет
подальше, Бабкин неторопливо направился за ней.
Юля Сахарова дошла до ближайшего магазина и скрылась внутри.
Появилась она десятью минутами позже с пакетом, в котором угадывались коробка
молока и хлеб.
– Бутылка кефира, полбатона! – напел негромко
очень довольный Бабкин, следя за тем, как она возвращается. «Ай да
старушка-тетушка, ай да молодец! Значит, все-таки приютила племянницу, как той
и хотелось. И девочка не работает, если судить по тому, что в полдень буднего
дня она идет в магазин… Интересно, на что же она живет?»
Любопытство Бабкина в данном случае диктовалось той частью
работы, которую ему еще предстояло выполнить. С первой половиной задания он
справился – нашел Сахарову. Однако Тогоев просил узнать, чем она занимается.
Здесь Сергей не собирался изобретать велосипед и предполагал удовольствоваться
слежкой, так быстро принесшей результаты.
Он добросовестно просидел в машине до вечера и убедился, что
девушка больше не выходила из дома. Нельзя было исключать, что Сахарова
занимается надомной работой, но проверить этого Бабкин никак не мог. Когда
стемнело, он поехал домой.
Утром в дверь позвонили – два раза, но так осторожно, словно
звонивший был не уверен, хочет ли он вообще попасть в эту квартиру. Юлька
выскочила в прихожую, открыла дверь и впустила женщину лет тридцати пяти –
худощавую, светловолосую, с большой замшевой сумкой в руках. Одета женщина была
небрежно – джинсы, вытянутый бежевый свитер да куртка-ветровка, которую она
неловко повесила за капюшон. Юлька углядела оторванную петельку для вешалки и
скептически хмыкнула про себя. Журналистка, что с нее взять!
Только заметив изумление в глазах обернувшейся женщины, она
осознала, что совершенно забыла про красный тазик на голове, который машинально
придерживала рукой все это время.
