– Сесть в тюрьму за убийство… – повторила Юля
Сахарова и негромко рассмеялась. – Значит, вы не шантажист! Вы прекрасная
фея! Фея-спасительница!
Бабкин молчал, пытаясь подстроиться под нее, но не понимая,
куда она клонит.
– Послушайте, фея… Займитесь своими фейскими делами, а?
Вот честное слово, не лезьте не в свое дело! А? Ну пожа-а-алуйста! Вы мне все
испортите, а я не люблю, когда мне что-то портят!
Сергей, не собираясь поддерживать капризный тон, который она
взяла, хотел возразить, и тут Юля внезапно шагнула к нему и провела маленькой
прохладной ручкой под его подбородком возле горла – то ли погладила, то ли в
шутку примерилась, как перерезать. От неожиданности Бабкин едва не отшатнулся,
но сдержался и лишь перехватил руку девчонки. Маленькая, худощавая Юля Сахарова
смотрела на него, надув губки, и во взгляде ее появились бесовские искорки.
– Отпустите, а не то закричу, – предупредила она,
и Сергей разжал пальцы. – Так вот, фея… Вам уже один раз не повезло: вы
оказались не в том месте, не в то время и услышали то, что вам не нужно было
слышать. Другое сказочное создание на вашем месте успокоилось бы, но вы сегодня
только повторили свою ошибку. Не повторяйте ее в третий раз – вот вам добрый
совет, милая феечка!
Дочь Тогоева прижала к губам кончики пальцев, поцеловала их,
а затем приложила к щеке Сергея – он ощутил холодное прикосновение. Отошла на
несколько шагов, обернулась и добавила с притворным сочувствием:
– А то как бы крылышки тебе не обломали, дорогая фея! И
волшебную палочку в горло не воткнули.
И ушла, негромко цокая каблучками по высохшему к началу мая
асфальту.
Бабкин остался стоять на тротуаре с таким чувством, будто
собирался поиграть с ужом, а в руках у него оказалась песчаная эфа. Как-то
знакомый Сергея, привозивший в Москву экзотических животных, показал ему эту
змейку: небольшую, желто-серую, совсем не казавшуюся опасной. Однако энергия,
подвижность и быстрота рассерженной змеи ошеломляли – эфа металась по террариуму,
потрескивая чешуей, и броски ее были молниеносными.
Сергей запоздало понял, что выбрал неправильную тактику. «Но
кто мог ожидать от двадцатилетней девушки такого владения собой?! Она
испугалась только в первые секунды после того, как я заговорил с ней, а затем
тут же пришла в себя. Черт возьми, как бы пригодился здесь Илюшин…»
Бабкин сел в машину, чувствуя себя глупцом. Прокрутив всю
сцену в голове заново, он осознал, что дочь Тогоева рассматривала его как
угрозу лишь до тех пор, пока он не сознался, что не собирается ее
шантажировать. А с этого момента он стал для нее помехой, не более.
Обдумывая ситуацию, Сергей поймал себя на том, что
испытывает неприличное любопытство: неужели после состоявшегося между ними
разговора Сахарова все равно пойдет на убийство Конецкой? Зная, что есть
свидетель того, как она обсуждала с потенциальным исполнителем подробности
оплаты преступления? Вспомнив ее лицо, надутые губы и капризный голосок, резко
контрастировавший с первоначальной минутной напряженностью, он подумал, что,
пожалуй, этой девушке свидетель вроде него не помеха. «Найдет другого
исполнителя… подстрахуется… Придумает какую-нибудь историю о том, что в кафе
она с приятелем всего лишь шутила. К тому же похоже, что она не поверила моим
словам о записи разговора на диктофон и, значит, понимает не хуже меня, что
никаких улик против нее нет».
Из подъезда, где жила Конецкая, пожилая консьержка выпустила
серого кота, легонько подтолкнула его и закрыла дверь. Кот улегся в стороне, в
середине солнечного пятна, и принялся гонять между лапами обрывок оранжевой
бумажки, выхваченной ветром из мусорного бака.
Бабкин следил за быстрыми движениями животного, а из головы
у него не выходил Олег Тогоев, чистивший мандарины. «Папаша – хищник, и дочка –
змея», – подумал он. В ту же секунду по боковому стеклу автомашины выбили
барабанную дробь, он вздрогнул и обернулся. Наклонившись, в окно смотрела Юля
Сахарова. Пару секунд она не отрывала от него глаз, затем вдруг подмигнула и отошла
в сторону. В руках у нее болтался продуктовый пакет с логотипом ближайшего
магазина.
«…знаешь, Юлька может быть очень целеустремленной, –
вспомнились Бабкину слова Ники Церковиной. – Даже не просто
целеустремленной, а упертой, как гвоздь, который только в одну точку можно
забить. Но она сама себе и гвоздь, и молоток».
– Кажется, роли меняются, – хмуро сказал вслух
Сергей, глядя ей вслед. – Если уже не поменялись.
Он долго колебался перед тем, как ехать к Тогоеву, но в
итоге так и не позвонил Макару. Бабкин испытывал редкое для себя чувство острой
обиды. Он считал само собой разумеющимся, что напарник никогда не отчитывается
перед ним в своих действиях, но сообщить, что задерживаешься в крошечном
провинциальном городке на неопределенный срок, и отключить телефон без всяких
объяснений – это было для Сергея чересчур.
– Сами разберемся, – проворчал он, стараясь
прогнать подальше мысли о том, как теперь он будет работать без Илюшина и что
ему делать с Юлей Сахаровой.
Ему хотелось надеяться, что фраза, сказанная его другом,
была лишь шуткой и через пару недель отоспавшийся и довольный Макар вернется в
Москву, но в глубине души Бабкин сомневался в этом. Илюшин был непредсказуем, и
если он в одночасье решил изменить свою жизнь, ему ничто не помешает.
По телефону Сергей сказал Олегу Борисовичу, что у него есть
новости. И первой фразой Тогоева, вставшего навстречу сыщику из-за письменного
стола, была веселая:
– Ну что, узнали, чем занимается Юлька?
«Планирует убийство вашей тетушки», – подумал Бабкин,
но вслух сказал другое:
– Как раз об этом я и хотел с вами поговорить, Олег
Борисович.
Видимо, бизнесмен уловил что-то в его голосе, потому что
веселость тут же слетела с него, и Тогоев указал жестом на стул. Сергей сел,
уловив краем глаза движение возле книжных шкафов. «У него там охрана спрятана,
что ли?» – подумал он, и услышал обращенный к нему вопрос:
– Так что все-таки случилось?
Олег Борисович покачивался в кресле, перекидывая из одной
руки в другую пивную крышечку – точь-в-точь давешний серый кот у подъезда. Движение
отвлекало Сергея, мешало ему сосредоточиться, и он с трудом отвел глаза от
поблескивающего кружка. Усилием воли заставив себя сконцентрироваться на
предстоящем разговоре, он коротко и сдержанно пересказал Тогоеву то, что
услышал от его дочери в кафе торгового центра.
– Д-дура, – выдавил Тогоев, и Сергею показалось,
что он заикается от ярости. «Еще бы – узнать, что родная дочь замышляет
хладнокровное убийство», – подумал он с сочувствием к бизнесмену. –
Ч-чертова идиотка!
Тогоев поискал под столом, извлек несколько мелких
мандаринов, зажал их в руке. С проворством обезьяны принялся чистить один из
них, но, не дочистив, остановился и крепко стиснул в кулаке переспелый плод.
Шкурка треснула, и сок закапал на матовую черную поверхность стола. Глядя на это,
Сергей подумал, что в лихорадочных движениях Тогоева есть что-то болезненное.
