– Добрый день! Ольга Сергеевна, я хотел бы побеседовать
с вами. О Лене, – добавил Вася, хотя и без того было ясно, о ком пойдет
речь.
– О Лене? – переспросила она и задумалась. –
Ну что ж, отчего бы и не поговорить? Пойдемте к нам – Лены сейчас нет дома, так
что мы с вами сможем пообщаться без помех.
Ковригин бывал и раньше в квартире Дубровиных, и каждый раз
его от души забавляла разница между комнатой Лены и остальной квартирой.
Стараниями Ольги Сергеевны везде поддерживалась стерильная чистота, и горе той
пылинке, которая осмеливалась присесть на зеркало. Входя в эту квартиру, Вася
против своей воли ощущал, как с него слетает уличная пыль, комочки сухой грязи
отваливаются от подошв ботинок, а клок собачьей шерсти, приставший к свитеру еще
дома, приземляется на вычищенный ковер. Это чувство проходило лишь тогда, когда
он закрывал за собой дверь в комнату Лены.
Здесь царил беспорядок, в котором угадывалась система. Как
почти все инициаторы беспорядка, Лена прекрасно ориентировалась в своем «мусоре»
и помнила, где что лежит. Ковригин знал от нее, что прежде мать требовала
поддержания такой же удручающей чистоты и в комнате дочери, но с тех пор, как
та стала писать книги, смирилась с существующим положением дел.
– Так о чем вы хотели поговорить?
Ольга Сергеевна усадила Василия на кухне и поставила перед
ним тарелку рыбного супа.
– Я знаю, что мужчины всегда хотят есть, –
улыбнулась она. – Прошу вас.
Рыбный суп Ковригин не любил с детства, но отказаться было
невозможно. Он начал было что-то объяснять, но мать Лены с улыбкой подняла руку
в протестующем жесте:
– Нет-нет, до того как вы поедите – никаких разговоров!
Вася почувствовал себя школьником, которого мягко, но
непреклонно направляют в нужное русло. Решив не сопротивляться, он покорно съел
невкусный суп, отложил ложку в сторону, посмотрел на мать Лены и спросил:
– Скажите, Ольга Сергеевна, вы что-нибудь знаете о
причинах, по которым ваша дочь перестала писать?
Она не выразила удивления, но нахмурилась. Большой,
полноватый, но всегда держащийся раскованно и непринужденно, Ковригин напоминал
ей кота – ласкового, сытого, урчащего… Ее дочь называла его «пушистый Вася», и
Ковригину подходило это прозвище. К кошкам и котам Ольга Сергеевна относилась
плохо, считая их животными непредсказуемыми, а главное, совершенно не
поддающимися дрессуре.
– Что бы вы ни думали обо мне, я лишь хочу ей
помочь. – Он наклонился к ней через стол. – Ольга Сергеевна, я вижу,
что Лене скверно. Я не верю в то, что она исписалась. За последние два дня я
прочел все ее книги, но либо я недостаточно хорошо искал, либо там нет ничего
такого, чем можно было бы объяснить ее решение. Вы ее самый близкий человек –
так, может, вам что-нибудь известно?
Дубровина отрицательно покачала головой.
– В некоторых вопросах Лена бывает крайне скрытна, –
вздохнула она, – поэтому мне известно не больше, чем остальным. Поверьте,
Вася, я была бы рада вам помочь, но, к сожалению, не могу.
– Неужели вы ничего не знаете? – недоверчиво
спросил Ковригин. – Ольга Сергеевна, простите, такого быть не может! Вы же
наверняка обсуждали с Леной ее решение, спрашивали ее…
– Вы плохо знаете мою дочь. – Дубровина позволила
себе едва заметную пренебрежительную усмешку. – Если Лена не хочет о
чем-то говорить, из нее невозможно вытянуть ни одного слова. Я пыталась добиться
от нее объяснения, но все, что она сказала: «Мама, я больше не хочу придумывать
истории». Поймите, я видела, как тяжело дался ей отказ от писательской карьеры,
и не хотела усугублять ее расстройство своими назойливыми расспросами. И без
меня хватало желающих… – Видя, как вытянулось от огорчения его лицо, Ольга
Сергеевна добавила: – Хотите, я скажу вам честно свои предположения на этот
счет? Лена испугалась.
– Кого? – быстро спросил Вася.
– Не кого, а чего. Вы хорошо знаете, что ее называли
талантливой… Но от вас, я думаю, нет смысла скрывать правду: никакого таланта у
моей дочери нет.
Ковригин вскинул брови.
– И никогда не было, – спокойно продолжала Ольга
Сергеевна, не обращая внимания на его подчеркнутое удивление. – Она
способная девочка, очень способная, но не более того. Поверьте мне как
человеку, много лет занимающемуся литературой и обучающему других.
– Но ее успех…
– Не будем лицемерить друг перед другом: ее успех – это
стечение обстоятельств. Лена сумела удачно занять ту нишу, в которой до нее никто
не успел обосноваться. А она это сделала. Удача, случайность – называйте это
как хотите, но факт есть факт: заслуги самой Лены в этом не так много. И в
какой-то момент она прозрела и осознала, что не сможет долгое время держаться
на том уровне, который сама себе задала. Она неизбежно превратилась бы в
многостаночника, а для писателя это сродни творческому самоубийству. Думаю,
именно такой перспективы она испугалась и поэтому оборвала свою работу. А то,
что вы не нашли в ее текстах признаков, говорящих о том, что Лена стала писать
хуже… Знаете, как стареющая театральная прима видит признаки увядания на своем
лице, не заметные другим? И понимает, что нужно уйти со сцены, пока не поздно?
Что-то в этом роде случилось и с моей дочерью. И, по совести говоря, я не могу
не признать, что она поступила правильно.
– Значит, все разговоры об угрозах, о том, что она
раскопала какую-то запретную тему…
– Совершенно беспочвенны, – без колебаний ответила
Ольга Сергеевна. – Никаких угроз, поверьте мне – уж я-то бы знала, если бы
они были! А потом, не нужно недооценивать Лену: все свои истории она выдумывала
от начала до конца.
– Может быть, случайное совпадение с реальными
людьми… – пробормотал Ковригин, цепляясь за единственную версию, которая
хоть что-то бы объяснила.
Ольга Сергеевна рассмеялась.
– И чем же оно могло им навредить? Бросьте, Вася! Я
понимаю ваше стремление найти сенсацию, но вы ищете не там.
– Какую сенсацию?! Я же объяснил вам… Я действительно
хотел помочь!
– Хорошо-хорошо! – Она успокоительно выставила вперед
руки. – Сделаю вид, что я вам поверила. Прошу вас только об одном: ради
бога, не трогайте Лену, не приставайте с расспросами. Не бередите в ней эту
рану. Вы ведь когда-то тепло относились к ней, правда? Хотя бы в память о том,
что в прошлом вас связывали близкие отношения, пожалуйста, проявите такт.
Вечером, после того как все тетради были проверены, а
новости обсуждены, Ольга Сергеевна спохватилась:
– Кстати, сегодня ко мне заходил твой фотограф…
Ковригин.
– Вася? – обернулась к матери удивленная Лена.
– Он самый. Очень любопытствовал, почему ты больше не
занимаешься писательством.
Лена уставилась на мать во все глаза.
– Выглядит он по-прежнему довольно потасканным, –
сочувственно признала Ольга Сергеевна. – Раньше в нем было хоть какое-то
обаяние, а теперь ничего не осталось, кроме журналистского азарта.
