– А я хочу, чтобы ты была счастлива! – вспылила
Конецкая. – Знаю, ты мне сейчас скажешь, что на чужом несчастье счастья не
построишь! Все это из разряда прописных истин, верных лишь наполовину. Если
грамотно строить, то можно построить все, что угодно!
– Но я не хочу, – смиренно возразила
Валентина. – Я тебе верю, Марта: можно построить, правда. Но это будет другое
счастье. Ты знаешь, какими разными они бывают, эти счастья? Представь, что ты
мечтаешь, чтобы в твоем саду выросло дерево. А вместо этого приходит строитель
и строит дом. Хороший дом, прочный… В нем можно прожить прекрасную жизнь. Но
это – дом. А ты хотела дерево.
Марта покачала головой и встала. С трудом распрямилась и на
негнущихся ногах, прямая, как столб, дошла до подоконника. На площадке делала
зарядку полоумная старуха из соседнего подъезда: бежала на одном месте, высоко
задирая колени. Пародия на спортсмена, подумала Марта. Шизофренический бег
трусцой. Все желающие могут присоединиться! Не желаете?
Она прислонилась спиной к стене, вспомнила, как заставляла
девочку стоять, держа осанку, и попыталась выпрямиться. Вместо этого ноги сами
собою согнулись в коленях, и Конецкая сползла вниз.
– Дьявол тебя раздери, Валентина! – пробормотала
она. – Ты мне испортила такую игру! Курица ты глупая, великодушная! Еще
один шаг оставался – и все бы у меня получилось!
Она бессильно потрясла кулаком, словно угрожая невидимому
врагу, и в изнеможении опустила веки. Она хотела как лучше. Несколько месяцев
идти к цели и так быстро сдаться… Обидно. Упущенные шансы жестоко мстят тем,
кто их не удержал.
– Ма-арта! – позвала Валентина. Конецкая не
отозвалась, и Мурашова, кряхтя, поднялась из кресла, доковыляла до окна и
оперлась о подоконник, сочувственно глядя на подругу сверху вниз. –
Послушай, Марта! Да послушай же!
Та подняла на нее несчастные глаза.
– Ты думаешь, что можешь играть с нами, как с
марионетками, дергая за нужные ниточки? Поверь мне, дорогая… Я в тысячу раз
глупее тебя, я куда меньше понимаю в жизни, ничего в ней не видела, кроме школы
и своего ребенка, которого обожала – мне ли тебе об этом рассказывать! Но
притом я знаю точно, что мы – мы-то можем быть марионетками… А вот ты не можешь
быть кукловодом. Да-да, и не смотри на меня так! Я восхищаюсь тобой, Марта. Но
для того, чтобы управлять другими людьми, нужны кое-какие черты характера,
которых у тебя, к счастью, нет.
Валентина переступила с ноги на ногу, держась за стену.
– Я очень тебя люблю, – добавила она. – Умная
моя Марта… Только не выдумывай больше ничего. Жизнь все равно умнее.
Пухлая рука легла на гладкие волосы, ласково провела по ним.
Конецкая раздраженно дернула головой, и Мурашова, убрав руку, вздохнула и
побрела к двери.
Солнце садилось за дома, и возле окна в желто-розовом свете
сидела Юлька – на этот раз без ландышей, – устремив взгляд на Романа.
Левому виску было тепло от падающих лучей, и волосы тоже нагрелись. Она подняла
было руку, чтобы прикоснуться к ним, но по изменившемуся лицу Мансурова поняла,
что делать этого не нужно.
– Выражение! Мне важно твое выражение! – повторил
он в пятый, кажется, раз. – Когда ты меняешь позу, меняется и твое лицо.
Пожалуйста, подумай о чем-нибудь печальном, но таком, чтобы оно не было тебе
неприятно.
Юлька подумала, что после того, как Роман закончит работу,
он снова пригласит ее в ресторан.
– Да-да, что-то подобное, только расслабь губы. У тебя
должен быть немного усталый вид!
«С расслабленными губами у меня будет вид слабоумной. Ведьма
столько раз повторяла, что у меня плохо с мозгами, что, возможно, так оно и
случилось в конце концов».
Нужно отдать Роману должное, он был очень терпелив и ласков
с ней. Не сердился, когда она меняла наклон головы, давал ей передохнуть,
спрашивал, не холодно ли в мастерской… Но его забота, поначалу так восхищавшая
Юльку, теперь казалась ей надоедливой. И даже история про цветы, которыми он
засыпал свою будущую возлюбленную, не восхищала ее так, как прежде.
Ей внезапно пришла в голову ошеломившая ее мысль, что
возлюбленная – это и есть его жена. «В самом деле! Конецкая ведь сказала, что
он ее завоевал». Почему-то от этого Юльке и впрямь стало печально: она-то
думала, что речь идет о необыкновенно прекрасной женщине, ангеле с небес… Ей
представились Мансуров и Кристина, один – под окнами дома, другая – еще сонная,
в своей квартире. Но теперь в воображаемую картинку добавилось столько
будничных, приземленных деталей, что она стала выглядеть совсем иначе. На
балкончике дома напротив полуголый мужик в семейных трусах курит сигаретку,
равнодушно наблюдая за человеком, таскавшим охапки цветов. Пара владельцев
собак прогуливает питомцев на соседнем газоне. Из окна первого этажа доносится
оголтелый звон будильника, а на соседней улице гудит утренняя поливальная
машина.
«Нет-нет-нет! – запротестовала Юлька про себя. –
Не надо таких деталей! Мне нельзя терять настроение. Я должна по-прежнему
считать Романа тем самым, единственным, который мне нужен. А ты… ты все
опошляешь!»
Кто такой был этот «ты», к которому она обращалась, Юлька не
могла бы объяснить, но он немедленно возразил ей: «Значит, ты уже и сама
поняла, что с „единственным“ вышел промах, а? Но пытаешься закрыть глаза, как
ребенок, думающий, что от этого исчезнет то, что ему не нравится».
«Никакой не промах! Все у меня получится. Я должна… должна…»
«Должна – что?»
«Сделать что-то такое, чтобы все вокруг ахнули и поняли,
наконец, что я собой представляю. И оценили меня! Я хочу их поразить,
понимаешь? Мне наконец-то выпал шанс, так что не лишай меня этого шанса!»
«Постой, а все – это кто?» – тихо спросил голос.
– Вот-вот, держи это выражение, держи! – почти
выкрикнул Роман. – Замри с таким лицом!
«Все – это… ну, все! Мурашова! Хорошо, пускай не она… Тогда
– отец!»
«Кто еще?»
Голос настаивал, и Юлька сдалась.
Конецкая, черт бы ее побрал. Да, Юлька по-прежнему хотела
произвести впечатление именно на нее. Весь ее мир, который сейчас должен был
сосредоточиться вокруг мужчины, на которого она возлагала так много надежд,
вместо этого сосредоточился вокруг старухи! Как будто Юльку обступили десятки
Март, и каждая смотрела на нее со смешанным выражением издевательского
сочувствия и жалости.
«Вот они – мои зрители, – с тоской подумала
Юлька. – Кого я обманываю? Никуда я от нее не убежала, не смогла
освободиться. Мне только казалось, что я убегаю. Что же мне нужно сделать,
чтобы перестать от нее зависеть?!»
– Откуда злость! – крикнул Мансуров, и она
вздрогнула. – Юленька, ангел, девочка моя, умоляю – не теряй выражение!
Юлька застыла, и следующие пятнадцать минут прошли в
молчании – и снаружи, и внутри ее.
– Уф! Все на сегодня!
